Владимир Фалеев - Фантастика 1990 год

Может, тогда я допустил ошибку или, возможно, все от начала до конца было ошибочным - “цепь ошибок”, как утверждал шеф по моем возвращении на Землю. Ну и сказанул) Ведь там, на Бактриане, где я находился в полном одиночестве, легко было поддаться желанию, а потом почти сумасшедшему стремлению творить и видеть, как первые формы и особенно живые формы выходят из-под твоей руки. Помню, что последний раз я изготовил множество восковых фигур, но прежде всего меня интересовало, какой получится лягушка, которую я замыслил в виде гигантского стегоцефала. И создал я этот прототип намеренно, предвосхищая схватку между ним и гигантским конем; в конце концов, два колосса, обладавших неимоверной скоростью передвижения, должны были встретиться. О, как я жаждал присутствовать при этой схватке, которая, возможно, закончилась бы взаимной аннигиляцией огромных сил, выпущенных мною на свободу. Я заранее видел эту схватку, в которой стегоцефал молниеносно атакует, а конь, открыв пасть, похожую на пещеру, кусается широкими мощными зубами. Да, я хотел видеть жестокую схватку между двумя самыми крупными моими “творениями”, и если бы одно из них погибло, это не огорчило бы меня. Планета далеко не исчерпала свои ресурсы, и я в любой момент мог создать другие формы взамен исчезнувших. Я мог бы стать повелителем жизни и смерти, однако тогда все зависело бы от того, сумеет ли чудодейственная среда планеты воспроизвести восковую фигуру чудовищной панцирной жабы в желательных для меня размерах.

Внезапно, я переменил свои намерения, отказался от чудовищного стегоцефала, растопил воск и принялся сосредоточенно работать, напрягая в почти болезненном усилии глаза, пальцы, память, над созданием новой фигурки, которая должна была стать шедевром, сказал бы я сейчас. Творческий пыл, глубокое волнение и страстное нетерпение, с которым я ожидал воплощения своей мечты, словно вырвали меня из окружающей действительности, я сам себя не узнавал, и подобное состояние неопределенного возбуждения преобладало над всеми остальными чувствами, продолжая терзать меня и на протяжении пути к месту, выбранному мной для осуществления последней моей идеи.

Моя ошибка, думаю я теперь, заключалась в том, что я не пытался или не мог постоянно, внимательно следить за происходившим вокруг, а также в том, что я, охваченный соблазнительным искушением, даже необходимое для вылазки время рассчитал неверно, поскольку корабль находился еще далеко, когда болотистые озера начали волноваться. Я мгновенно оочуял опасность, но было уже поздно, и столь знакомое мне мглистое облако, чьи удивительные способности я эксплуатировал без малейшего колебания, двигалось по плато. Я попытался избежать встречи, но коллоидная суспензия расползлась чересчур широко, отрезав мне путь и к кораблю и к долине. Тогда я побежал вверх по склону, но он был здесь слишком пологим, и спасительные вершины находились на недоступном расстоянии, учитывая скорость продвижения облака. Я мчался изо всех сил, но облако настигало меня, и, несмотря на головоломные прыжки по скользкой почве, мне не удалось убежать: через несколько минут я почувствовал, что не в состоянии сделать и шагу, поскольку ноги мои увязли в клейкой массе. Попытка высвободиться привела к тому, что я рухнул плашмя в это странное, вязкое месиво, не позволявшее мне даже пальцем шевельнуть. Меня охватил безумный страх, ведь я хорошо знал, что происходит вокруг и что произойдет со мной. Меня уже не интересовала восковая фигурка, я с ужасом думал о том, что теперь сам являюсь объектом, который ощупывают, “читают”, расшифровывают. Но еще больше страшило меня то, что должно было последовать. И я не ошибся.

Когда облако наконец выпустило меня из своих липких щупалец, я беспокойно огляделся вокруг и увидел несколько фигур в космических скафандрах. Мгновение я еще надеялся, что среда не проникла под мой костюм, что ее копирующая способность ограничилась наружными элементами скафандра, однако лежавшие фигуры, с которых стекала желатиновая слизь, задвигались, стали подниматься. Один из этих типов уже направлялся ко мне, неуверенно ступая по липкой поверхности, пошатываясь, словно оглушенный. Содрогаясь от ужаса, клещами сжавшего мне душу, я спрашивал себя: кто это? Лицо его не различалось под приспущенным козырьком, а прозрачный шлем был таким же грязным, как и мой. Затем, переборов террор, блокировавший мои нервы и почти парализовавший меня, я тронулся с места и пошел к кораблю. “Пошел”, потому что, хотя я и желал преодолеть бегом расстояние, отделявшее меня от корабля, и мне даже казалось, что я бегу, ноги мои увязали в клейком месиве, неторопливо стекавшем к озерам. Я шагал с трудом, изнемогая, задыхаясь, устрашенный медлительностью собственных движений. Вскоре, опомнившись в какой-то мере от охватившей меня растерянности, я разыскал скорее всего случайно правильный обратный путь. Но и фигура в скафандре, поняв мое намерение, ускорила шаги; я чувствовал, что “тип” хочет настичь меня, и мне дьявольски повезло, что он поскользнулся и шлепнулся на спину. Пока он переворачивался и подымался, я успел добраться до корабля. Вероятно, я находился в полуобморочном состоянии, поскольку очень плохо помню, как, весь дрожа, лез по лесенке, как переступил порог, как задраил люк.

Шеф предлагает мне вернуться туда. Этого только не хватало! Вернуться к моим “творениям” и человекообразным существам, которых я покинул, так и не узнав, что скрывали внутри себя шлемы и скафандры. Иногда я вижу словно наяву их грязные силуэты, копошащиеся около корабля, пытаясь открыть его.

Один уцепился за лесенку, другие исследовали опоры; я слышал их шаги, постукивание по металлу. Мой страх начал рассеиваться, ибо я почувствовал себя в относительной безопасности, но все-таки надо было торопиться, запускать моторы, пока “типы”, упорно норовившие проникнуть внутрь, не испортили их.

Я произвел маневры, необходимые для взлета, и гуманоиды, сообразив, что у них нет ни единого шанса, отошли на значительное расстояние от корабля и застыли там - немые свидетели моего отлета. Я покинул их, оставил на Бактриане вместе с другими порождениями моей фантазии, так и не узнав, что они собой представляли и чего хотели от меня. А шеф говорит, что снова включает Бактриану в исследовательский план, и спрашивает, не желаю ли я посмотреть, что там за это время произошло и как там наладились дела. Другими словами, не желаю ли я лететь на Бактриану.

Нет, не желаю я видеть, как там наладились или не наладились дела. Я думаю о гуманоидных индивидах, которых покинул на Бактриане, в искусственно созданном и не проверенном временем мире, ибо только время придает предметам и существам равновесие, гармонию,- и задаю себе щемящий, тревожный вопрос: не скрывалась ли под шлемами этих фигур моя собственная готова?