Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

Таким образом, художнику, не менее чем обеспечение мате­риальное, нужно обеспечение духовное, понимание. Но беда ху­дожника, если он сам главное внимание уделяет себе. В этом случае — творческая смерть. Светящий себе — не художник. Долг художника — светить другим. Это и делает Достоевский в досибирский период жизни, обнажая глубокие социальные пробле­мы. Здесь они, эти проблемы, в зародыше. Но они не умрут. Их художник разовьет в последующие периоды жизни.

2. СИБИРСКОЕ

Проблематика второго круга проявляется в двух повестях: «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели».

Примечательно, что непосредственно проблемы социальные отражены здесь не очень рельефно. Они проявляются здесь в ос­новном косвенно, через проблематику третьего округа.

Возможно, это вызвано осторожностью автора, пытавшегося добиться права общения с читателем. Но вряд ли это основная причина. Ибо опосредованный социальный накал этих произве­дений весьма существен, хотя и не сразу виден. Кроме того, надо заметить, что и после получения права печатания Достоев­ский нередко прибегал к такому косвенному отражению социаль­ного. Он создавал определенные характеры, которые самим чи­тателем могли быть спроецированы на любую социальную об­становку.

Но есть и прямой выход художника в социальность. Выделив в качестве главных черт характера Москалевой хищность и не­разборчивость в средствах, автор на последних страницах повести дает ей власть. Не непосредственно, а через свою дочь, ставшую женой генерал-губернатора. Из характера героини ясно, что гу­бернатором будет управлять она. А что она может принести об­ществу — известно из ее действий в городе Мордасове.

Социальное проявляется здесь и в своеобразном искажении в обществе ценностей. Благородный слывет за низкого, и наоборот. Между жителями Мордасова нет чистых, честных отношений. Этот город Достоевский изобразил, как бы теперь сказали, одни­ми черными красками. Это ли не социальное?

Интересна одна деталь. Высшим по социальной лестнице очень, нравится глупость низших. Так, дядюшка-князь очень любит, «ког­да лакей отчасти глуп». И дает объяснение этого явления: «Сановитости в нем оттого как-то больше, торжественность какая-то

в лице у него появляется; одним словом, благовоспитанности больше...» [2, 312 — 313].

Мысль по-своему неотразимо верная. Если стоящий наверху не очень умен (а князь именно таков), то иметь ему в своем под­чинении лучше еще более глупых. На их фоне глупость верхов не так заметна и может сойти за ум, да еще и глубокий. Заме­чание о торжественности глупых тоже верное. Без ума легче не знать своего истинного положения в обществе. И потому низам кажется, что они-то и есть верхи. Особенно если им еще немно­го польстят на словах относительно их места и роли в обществе. Все резонно. Каждый подбирает себе кадры, исходя из своей точ­ки отсчета. Князь таким образом подобрал себе швейцара. Пос­ледний очень глуп, но сановит, «решительно диссертацию сочи­няет, — такой важный вид! — одним словом, настоящий немец­кий философ Кант или, еще вернее, откормленный жирный индюк» [2, 313].

Тут виден и уровень хозяина, для которого Кант и жирный ин­дюк — одно и то же. Что касается швейцара, то он напоминает Федосеича из «Двойника», только еще глупее, а оттого и сано­витее. Глупец опирается на глупца. Глупцы в большей цене, чем умные. Что может быть большим упреком социальности, чем обнажение этих фактов?

Прямого изображения дна или преддна общества в «сибирских повестях почти нет. Но очень четко определена роль денег и ти­тулов в обществе: ведь именно ради денег и княжеского титула вертится карусель вокруг «дядюшки». А такое возможно лишь в извращенным образом устроенном обществе.

Герои «Дядюшкина сна» нередко говорят о каких-то «новых идеях». Что это за идеи — разъясняет князь. Вот он обличает ка­кого-то Лаврентия, должно быть, слугу, и говорит: «...нахватал­ся, знаете, каких-то новых идей! Отрицание какое-то в нем яви­лось... Одним словом: коммунист, в щолном смысле слова! Я уж и встречаться с ним боюсь!» [2, 312]. Это и есть новые идеи. Слово «коммунист» впервые появляется в произведениях Достоевского. И произносит его такой пошляк, ниже которого быть трудно. Но все это мимоходом, не заостряя внимания.

В «Селе Степанчикове...» социальное проявляется в мотива­ции поступков главного героя, Фомы Опискина (чего в «Дядюш­кином сне» нет). Фома был шутом. Фома желает повелевать. Последнее некоторые герои пытаются объяснить первым. Вот размышления на этот счет: «Однако ж позвольте спросить: уве­рены ли вы, что те, которые уже совершенно смирились и счита­ют себе за честь и за счастье быть вашими шутами, приживаль­щиками и прихлебателями, — уверены ли вы, что они уже совер­шенно отказались от всякого самолюбия? А зависть, а сплетни, а ябедничество, а доносы, а таинственные шипения в задних углах у вас же, где-нибудь под боком, за вашим же столом?.. Кто зна­ет, может быть в некоторых из этих униженных судьбою скиталь­цев, ваших шутов и юродивых, самолюбие не только не проходит от унижения, но даже еще более распаляется именно от этого же самого унижения, от юродства и шутовства, от прихлебательства и вечно вынуждаемой подчиненности и безличности. Кто знает, может быть, это безобразно вырастающее самолюбие есть только ложное, первоначально извращенное чувство собственного досто­инства, оскорбленного в первый раз еще, может, в детстве, гне­том, бедностью, грязью, оплеванного, может быть, еще в лице родителей будущего скитальца, на его же глазах?» [3, 12].

Очень важные строки. Строки признания роли среды в фор­мировании шутов и тиранов. Дана диалектика шутовства и ти­ранства. Общество, где есть тираны, нуждается в шутах. Шутов­ство приводит к уничтожению личности и к стремлению уничто­женных к тиранству. Тирания порождает шутовство, шутовство — тиранию. Новая тирания вряд ли будет лучше старой. Попран­ное достоинство порождает свой суррогат — амбицию.

Конечно, не каждый униженный будет тираном. Не у каждо­го есть для этого стремления и возможности. Как помнится, у Голядкина амбиция выражалась в защите себя. У Фомы же — в покорении других. Роль среды, социального в этой диалектике велика. Среда формирует шутов и тиранов.

В «Селе Степанчикове...» есть еще один шут — Ежевикин. Не ясно, может ли в нем проявиться тиран, но роль среды в форми­ровании поведения героя — вне сомнений. Ежевикин не глуп. Роль шута играет. От опыта; «Пробовал честно жить, теперь надо по­пробовать иначе» [3, 50]. Иначе значит нечестно. Прикидываясь шутом, «ведь дурачком-то лучше на свете проживешь!. Знал бы, так с раннего молоду в дураки бы. записался, авось теперь был бы умный. А то как рано захотел быть умником, так вот и вышел теперь старый дурак» [3, 51].