Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

Вылазка продолжалась около двух часов, но я не видела вернувшихся, с ними общался лишь командир. Надо думать, что за такой короткий промежуток времени ничего не могло произойти. Да и вообще странно, какая зараза может пробраться сквозь скафандры, которые было запрещено снимать вне корабля. Для пущей безопасности решено было не жить во временных постройках на планете, а возвращаться на корабль.

А всё-таки как меняется настроение! С утра я в себя не могла придти от радости перед своим открытием, а сейчас, хоть и испытываю законную гордость, однако больше думаю о планете, на которую мне не представится возможность ступить.

6 февраля

Дата, которая так интересовала бедную Серафиму Андреевну. Сейчас пишу дневник не по привычке и не как дань прежним мечтам о журналистике, а из чувства долга. Может быть, эта тетрадь, где мои рассуждения вплелись в описание реальных событий, тоже окажется полезной в разгадке тайны планеты Х3-7. Жаль, что до сих пор я вела свой дневник, не учитывая возможности, что его могут читать как документ, и заполнила многие страницы не относящейся к делу белибердой, которая способна превратить меня из знающего решительного первого штурмана, какой меня считают в Комитете, в мелочную вздорную женщину, но ведь эта тетрадь попадёт в чужие руки лишь в случае моей смерти, а к мёртвым люди всегда снисходительнее, чем к живым. Я не чувствую в себе решимости сказать мистеру Форстеру, мистеру Уэнрайту, мисс Хаббард и сеньору Агирре об ожидающей их участи, да это и не к чему, ведь человек не властен изменить свою судьбу, но эти страницы содержат в себе пророчества Сергеевой и потом, когда они уже никого не смогут ужаснуть, правда её слов выйдет на свет. Однако и теперь о её удивительной способности видеть невидимое известно всем. Жаль, что она говорила по-русски, а русский — не международный язык. Сколько сокровенного она открывала людям, не понимавшим её речей и отшатывающихся от странной женщины, которую все считали безумной!

Утром всё было как обычно, только я снимала показания других приборов. На завтрак нас отправили вдвоём с бортинженером, и (что значит общество!) мне уже не чудилось напряжённое внимание чьих-то глаз. Напротив, я шла в твёрдой уверенности, что мы одни в нашем отсеке и ничто нам не угрожает. Теперь, по распоряжению командира, мы будем завтракать, обедать и ужинать по двое. В рубке нам тоже не разрешено оставаться поодиночке. Я по присущему мне, к сожалению, недомыслию в душе успела вознегодовать на такой взаимный контроль, потому что иногда хочется побыть одной, а не в компании выскочки-бортинженера, мужественного, но всё-таки очень вредного первого штурмана или сухаря-командира с поведением автомата, но теперь полностью согласна с разумностью такого решения.

Бортинженер был очень молчалив, но я допускаю вероятность своего влияния на наш скучный завтрак, потому что мне исполнительные служаки не нравятся, а подобное настроение не способствует беседе. Зато я заметила, что мистера Гюнтера очень отличает повар, а следовательно, и мисс Фелисити, но происходит это в пику мне или в знак уважения к отменному аппетиту, я не знаю.

Учёные готовились к выносу приборов и установке их в разных местах в радиусе десяти километров. Было как-то странно думать о цели их исследований и об угрозе, которую отныне они будут представлять друг для друга и для нас, остающихся на борту. В чём выражается эта таинственная болезнь? Будут ли они опасны лишь по одному, когда встретишься с ними без свидетелей, или они до такой степени теряют над собой контроль, что бросаются на первого попавшегося им на глаза, не соображая, что выдают себя? Не знала я и как сходят с ума: постепенно, день за днём, или мгновенно. Утром я обо всём этом спросила у мистера Уэнрайта, а этот механизм выдал мне очень краткий ответ: "По-разному, мисс. Нет общей схемы их поведения, поэтому надо соблюдать известную осторожность".

Теперь пора приступать к главному, но писать об этом не хочется. По пути из столовой в рубку мы встретили Сергееву. Как всегда, она стояла неподалёку от кают, и, похоже, предстоящая высадка её нисколько не волновала. Меня от её вида пробрала дрожь, и даже бортинженер заметно смутился.

— Жизнь и смерть ходят рядом, рука об руку, — бормотала Серафима Андреевна. — Смерть прикрывается личиной жизни, а жизнь скрывается под маской смерти. Жизнь ликует, но смерть всегда соберёт свою жатву. Почему меня никто не слышит? Сегодня великий день, и скоро я узнаю истину, но пока я здесь, я хочу взглянуть в лицо тому, кто откроет передо мной дверь, за которую предстоит шагнуть всем. Я почти ослепла от света, который меня зовёт, но я должна успеть сделать то единственное, что мне осталось. Когда я открою истину здесь, мне будет спокойнее там…

Я не решалась пройти мимо этой страшной женщины, которую уже не могу назвать безумной, хотя в тот момент думала о ней, как об опасной безумной. Я боялась, что она вцепится в меня своими ледяными пальцами. Мистер Гюнтер взял меня под руку и под своим прикрытием провёл к рубке. Просить её покинуть запретный отсек он, как видно, не решился.

В рубке дежурил мистер Форстер, а командир в это время распоряжался выгрузкой аппаратуры, хранящейся в грузовом отсеке.

— Сэр, у кают опять стоит эта женщина, — сообщил бортинженер.

— Что она делает, мистер Гюнтер?

— Говорит, сэр. Но очень тихо и по-русски.

— Вы её поняли, мисс Павлова?

— Почти не поняла, сэр. Она говорила о жизни и смерти, что жизнь скрывается под маской смерти и наоборот, удивлялась, что её никто не слышит, повторяла, что сегодня великий день и что скоро она узнает истину, но сначала хочет взглянуть в лицо того, кто перед ней откроет дверь, через которую пройдут все. Обычно так говорят о смерти, сэр. Ещё она сказала, что когда откроет истину здесь, то ей будет спокойнее там.

— Где?

— По-видимому, в мире ином. Она очень изменилась, сэр. Такое чувство, что она мертва.

— Вы тоже почувствовали себя прорицательницей, мисс? — немного насмешливо осведомился мистер Форстер.

— А вы посмотрите на неё сами, сэр.

— Придётся это сделать, мисс, потому что я не могу позволить постороннему лицу находиться в этом отсеке корабля.

Первый штурман вышел, а когда вернулся, то вид у него был усталый, если не измученный.

— Да, мисс, с ней очень трудно говорить. Я пожалел, что не пригласил вас в качестве переводчика. Она всё время говорит по-русски. Но потом она сказала по-английски, что желает видеть командира. Мне не хочется пользоваться сигналом, чтобы не привлекать внимание пассажиров. Мистер Гюнтер, будьте добры, позовите его. Я велел мисс Сергеевой отойти от кают и ждать его возле столовой.