Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

— Я уже представила, как исполнительный штурман побежит за командиром, но тот вдруг вытянулся во весь рост и заявил:

— Не могу, сэр.

Мистер Форстер потерял дар речи от неожиданности.

— Что это значит, сэр?! — загремел он, опомнившись.

— Прошу прощения, сэр, но я выполняю приказ командира. Я не могу покинуть рубку.

— Рубку или мисс Павлову?

— Рубку, сэр, пока мисс Павлова находится в рубке.

— Понятно, — смягчился первый штурман. — Вы приставлены к мисс Павловой, чтобы защищать её от опасности, которую ей напророчила сумасшедшая. Ваша верность долгу весьма похвальна, мистер Гюнтер. Пока вы будете ходить за командиром, я заменю вас на вашем боевом посту.

— Сэр, мне дан приказ, и я не могу его нарушить.

— В таком случае, я не прошу, а приказываю вам передать мистеру Уэнрайту желание мисс Сергеевой его видеть.

— Сэр, командир дал мне чёткие указания, и я не могу их нарушить даже по вашему приказу, — стоял на своём бортинженер.

— Мне показалось, что мистера Форстера сейчас хватит удар, но, переведя дух, он сдался.

— Видно, мне самому придётся его позвать, — сказал он и вышел.

Я обдумывала услышанное. Выходит, командир, если и не совсем поверил пророчествам Серафимы Андреевны, но насторожился и связал странное поведение этой женщины в моей каюте с её настойчивыми расспросами о том, что же случится шестого февраля, и велел своему прихвостню не спускать с меня глаз, чтобы меня не убили, ведь кроме меня самой никто в моей каюте не мог оказаться. Да ещё я сама выдумала слова, что мне грозит смертельная опасность. Впрочем, скажи я прямо, что она мне посулила смерть, надзор за мной лишь усилился бы. Но только ли сегодня за мной наблюдали? Не было ли контроля и раньше, но не такого явного?

— Мистер Гюнтер, вы следили за мной и прежде? — спросила я исправного служаку.

— Я не следил за вами, мисс.

В тоне немца промелькнуло достоинство.

— Я чувствовала вчера и позавчера, что кто-то за мной следит… или наблюдает… пусть даже будет «охраняет», если вам так больше нравится.

— Я всего лишь выполнял приказ, мисс.

— Мистер Гюнтер, когда моё дежурство закончится, я уйду в свою каюту. Как вы будете выполнять приказ тогда?

— Если командир его не отменит, я буду охранять вашу дверь, мисс, — твёрдо ответил бортинженер.

Он был так самодоволен, что у меня возникло желание лишить его такой бесповоротной уверенности.

— А вы не боитесь, что пока вы охраняете дверь, кто-то на меня нападёт?

— Кто может на вас напасть в вашей каюте, мисс? — недоверчиво спросил мистер Гюнтер. — Кто может там оказаться до вашего прихода? Ключ только у вас, а запасные ключи от кают хранятся у командира.

Я пожалела, что не заперла свою каюту хотя бы сегодня, но я так привыкла к незапертым дверям на своём корабле, что было даже стыдно запирать свою каюту, словно я не доверяю людям, с которыми работаю, и боюсь, что меня обворуют. Я видела, что и мисс Фелисити, которая вышла сегодня из каюты одновременно со мной, лишь прикрыла за собой дверь, тем более мне было бы неловко пользоваться ключом при ней. Но теперь, когда кто-то из учёных может заразиться опасной для окружающих болезнью убийства, я буду очень тщательно запирать свою дверь, чтобы в моё отсутствие никто ко мне не проник и не ждал меня с целью меня растерзать. Надо бы сказать и горничной, чтобы она была поосторожнее.

Итак, мистер Уэнрайт, настороженный туманными пророчествами Серафимы Андреевны, приставил ко мне знающего службу сторожевого пса. В этом не было ничего оскорбительного, ко мне даже была проявлена забота, но мне не нравилось, что меня всюду будет сопровождать этот неприятный субъект.

— Не было ли на мисс Павлову покушения? — прежде всего осведомился первый штурман, вернувшись.

Я поняла, что он очень уязвлён отказом мистера Гюнтера повиноваться.

— Не было, сэр, — совершенно серьёзно ответил мой пёс.

В рубку заглянул командир. Окинув бездушным взглядом наше общество, он произнёс:

— Я не нашёл мисс Сергееву около столовой, мистер Форстер. Может, она заходила сюда?

— Нет, сэр, — отозвался бортинженер.

— Может, эта сумасшедшая женщина ушла к себе? — предположил первый штурман. — Я не удивлюсь, если она уже забыла своё желание вас увидеть. На неё надо обратить особое внимание, сэр. Я сначала счёл сильным преувеличением высказывание мисс Павловой о том, что эта женщина производит впечатление мёртвой, но после того, как сам её увидел, согласился с её мнением. По-моему, она умирает.

Эти слова очень нехорошо подействовали на командира. Несмотря на свою бесстрастную манеру держаться, он заметно встревожился.

— Я поищу её, а вы, мистер Форстер, если её увидите, немедленно вызовите меня. Мисс Павлова, вы знаете, что вам делать?

— Да, сэр.

На бортинженера был брошен лишь один взгляд вскользь, но теперь я знала его значение.

Работа была простая: кое-что посчитать, кое-что сверить и проверить. Её было рекомендовано делать с особым тщанием, но, по-моему, лишь для того, чтобы чем-то занять праздного человека. Ежедневно мне будут поручать подобное. Я могла бы выполнять это за полчаса, но для приличия буду растягивать часа на полтора или, если поднатужусь, то и на два. Счастье, что у меня есть занятие, довести которое до конца я считала тогда, в утреннее дежурство, делом чести, а сейчас — делом долга. Пусть после меня останется хотя бы эта новая теория взлётов. Чувствую, что не смогу вести записи в своём дневнике в строгом стиле и вновь наговорю много вздора, так пусть моя теория докажет, что я всё-таки умнее, чем мой дневник. Ой, а как вспомню, сколько заполненных тетрадей лежит у меня дома в Москве, то готова досадовать на себя за то, что не уничтожила их и кто-то после моей смерти будет в них копаться. Мёртвой мне всё будет безразлично, но сейчас думать об этом очень неприятно.

Как же легко я пишу о собственной смерти! Прежде мысль о ней бросала меня в дрожь, а сейчас я говорю об этом, как о чём-то постороннем и неизбежном. А впрочем, так ли уж она неизбежна? Серафима Андреевна верила в свою смерть и покорно её ждала, а я буду бороться за своё право жить. Почему, если какому-то убийце захотелось или ещё только захочется меня прикончить, я должна идти навстречу его желаниям? Я не хочу, чтобы меня убивали, и сделаю всё возможное, чтобы меня не убили. "Всё возможное". В этом выражении звучит безнадёжность, поэтому не буду делать хвастливых заявлений, а просто постараюсь быть осторожной.

Пора приступать к описанию главного события сегодняшнего дня, но на это нет сил. И всё-таки, если я собираюсь чётко и подробно излагать все события, чтобы мой дневник оказался полезен, я должна на это решиться. Может, даже хорошо, что я делаю мелочные замечания и наблюдения, основанные на эмоциях. Если бы я скрывала, что терпеть не могу бортинженера, первого штурмана считаю человеком заносчивым, а командира — сухарём, то мои записи могли бы вызвать лишь недоразумение, а теперь известно, что в рассмотрении событий по моему дневнику надо делать скидку на эмоции и особое, кому-то кажущееся ошибочным восприятие людей.