Дмитрий Бондарь - Чужая мечта

— Боюсь — сблюю. Голова-мяч не для меня зрелище.

— Ну да, ну да… А это что за зверушку они подняли? Кабан?

Я посмотрел на далеких снорков, забросивших свой футбол, и теперь увлеченно гонявших по поляне здоровенного припять-кабана.

— Точно, кабан. Слышь, Макс, я думаю, Гераклу, когда он подвиги свои совершал, с таким кабанчиком дело пришлось иметь? Под два метра в холке, ага?

— Не знаю, не присутствовал.

Послышался шум в кустах — возвращался проводник. Или не проводник? Очень много шума, гораздо больше, чем должен был производить один, даже совсем неосторожный человек. Мы с Петровичем синхронно поднялись и повернулись. Точно, гости!

Из этих, которые хуже татарина, знаком нам был только Белыч, державший руки за головой. Остальные четверо скалились щербатыми ртами, блестящими редкими рандолевыми фиксами. Каждый держал в руках по коротышу АКС74У, у одного над левым плечом торчала рукоять помповушки. Одеты все непрезентабельно, и для здешних реалий непрактично — спортивные штаны, кожаные куртки. Один из них, лет сорока, с красным рубцом от уха до горла, держал свой ствол под затылком Белыча. Он, поставив проводника на колени, остановился на краю поляны, остальные рассредоточились по поляне, отрезая нам пути к отступлению.

— Слышь, Брыль, фраера какие-то коцаные! Их кто-то уже тряс.

— С чего взял?

— Да ты посмотри, чмошники какие чумазые. Сидоры тощие. Снаряга дешевская. Стволов нормальных нет. Точняк говорю — порожняк это.

— Сейчас посмотрим по карманам, может чего осталось.

— Ну, позырь. Если пусто — пусть в болото лезут, там после выброса чего-нибудь найти можно. Один хер — отпускать нельзя. Здесь до пристукнутых из «Долга» недалеко. Еще напоют там, валить с хлебного места придется.

Разговаривали двое — один, скуластый, в кожанке с ушами, державший на прицеле Петровича, и второй, демонстративно засунувший руки в карманы, здоровенный, как гоняемый недалеко снорками припять-кабан. Брылем, надо полагать, он и был.

— Эй, Чича, молодого обшмонай, потом пенсионера.

Молодой урка, стоявший ближе ко мне, повесил свой автомат на плечо и шагнул ко мне:

— Привет, чмо!

Я смотрел на Петровича, ожидая какого-нибудь действия с его стороны. Корень невозмутимо чего-то ждал.

— Чо эта? — Чича деловито потрошил мой рюкзак. — Консервы, консервы, колеса какие-то, патроны. Че мало-то так, а, чмо?

Он стоял передо мной на одном колене и перебирал наши запасы.

— Кхе-кхе-кхе… — Петрович закашлялся и схватился за сердце. Или опять ему поплохело, или… Все смотрят на него, включая Чичу и Белыча. Он заходился в кашле как запущенный туберкулезник. Кашель — сигнал? Да, точно, сигнал: зачем еще так выразительно пучить глаза?

Сколько было во мне злости, вся она оказалась реализована в одном мощном пинке Чиче в нижнюю челюсть, что-то глухо хрустнуло; взгляды оставшейся троицы бандитов обратились ко мне. И здесь вступил в дело Корень: как всегда незаметно в его руках оказались оба — я все еще считал их своими — «Глока» и опять прозвучали три настолько быстрых выстрела, что паузу между отдельными я не различил. Точно меньше секунды на все.

Еще сильнее запахло порохом. Белыч стоял все в том же положении — с поднятыми и сцепленными в замок на затылке руками. Глазами нервно косил влево, туда, где раньше маячило кургузое дуло АКСУ.

Трое неудачливых налетчиков лежали мордами кверху: двое с пробитыми лбами, Брыль с выбитым глазом. Сопляк Чича скулил, свернувшись в клубок и закрыв лицо руками. Петрович опять болезненно поморщился. Зря этот Чича так. Лучше б ему просто сознание потерять. Глядишь, и забыл бы про него мой «дядя».

— Заткнись, чмо, — Корень подошел к нему, почти не глядя протянул руку с пистолетом и выстрелил. Скулеж оборвался. — Надоел. Вот, Макс, смотри как кстати все — новая одежка сама пришла.

Наш проводник наконец-то понял, что прямо сейчас его никто убивать не будет и сел на пятую точку.

— Капец! — Выдохнул Белыч. — Ну, вы парни даете! Думал — всё, отбегался. Вы случаем не родственники Овчаренко Дмитрия Романовича?

— Это кто такой?

— Герой Советского Союза. Здесь на военных складах в караульной доска висела с описанием его подвига.

— Не тяни, — Петрович обходил мертвецов, останавливался возле каждого и, после контрольного выстрела, шел к следующему.

— В июле сорок первого он на телеге вез в часть боеприпасы. Нарвался на группу немцев до пятидесяти человек при трех офицерах. Они отобрали у него винтовку и принялись допрашивать. Чем-то ему неугодили — история о том умалчивает, но взбешенный, он схватил лежащий на телеге топор, отрубил голову одному офицеру, в толпу немцев бросил три гранаты, завалив еще двадцать одного оккупанта. Немцы кинулись бежать. Он догнал второго офицера, и ему тоже устроил секир-башка. После чего собрал с убитых документы и карты, и привез в расположение части. Кстати, происходило все у местечка с красноречивым названием Песец. Тарантино отдыхает.

Корень заинтересованно выслушал, пару раз недоверчиво хмыкнул и вынес вердикт:

— Начало войны? Агитка, скорее всего. Ботва. Еще и не такое читать приходилось. Но если на самом деле такое было — я удивляюсь, как всякие манштейны с фон боками до Москвы дошли?

— Ботва — не ботва, — заметил окончательно пришедший в себя сталкер, — а я встречал недалеко отсюда человека, назвавшимся его внучатым племянником, который клялся, что все так и было, только немцев была полная рота, а комиссары наоборот, приуменьшили боевые заслуги, потому что в то, что случилось на самом деле — никто не поверил бы.

— Где ты этих подцепил, следопыт? — Корень вынул из пистолетов магазины и принялся дополнять растраченный боезапас. Я, по заведенной Петровичем вчера традиции, занялся сбором трофеев.

— Посрать отошел в кусты. Место здесь тихое, спокойное было. Общественный туалет, можно сказать. Только устроился — стволом в череп тычут, там прям и обосрался.

— А в ПДА лом посмотреть было?

— Да посмотрел я! У них там окопчик вырыт, сверху листвой мокрой и грязью засыпан, никакой ПДА ничего не определит.

— Сходите до окопчика, посмотри там чего. По всему выходит — не просто так они здесь оказались. Занятный метод сбора платы за пользование общественным сортиром придумали. — Корень улыбнулся. — Авгур, чего там нашел?

— Четыре автомата, по два магазина к каждому, россыпью сотня патронов. Два пистолета, ножи. И вот, — я передал ему пошорканый дробовик.

— И вот… — передразнил меня Петрович, — ох, шпаки, намучаюсь я с вами. Сходи с Белычем, глянь, чего там есть. Потом этих, — он показал на трупы, — туда забросьте. А я отдохну. Переживательный день сегодня с самого утра!

Идти пришлось недалеко — шагов тридцать, но пока Белыч уверенно не поднял крышку лаза лежки бандитов, я не мог сообразить, откуда они могли незаметно выскочить. Окопчик оказался нормальным таким блиндажиком на четыре посадочных места. Даже с самодельным перископом, собранным из древней оптики фотоаппарата «Зенит». В двух мешках нашлось еще три ствола: ухоженный АК-74 в пластике, Сайга-12К для охранного использования с магазином на 10 патронов во вполне приличном состоянии и разболтанная G.36. Жалко, последнюю восстановить быстро не получится. А семьдесят четвертого я возьму. Или Сайгу. Помимо этого — несколько ПМ почему-то в разобранном виде, пара десятков РГД-1, водки шесть бутылок, солидный брикет — граммов на триста — анаши, и в завершение — четыре самодельных контейнера из китайских термосов для артефактов, судя по весу — не пустых. Пока я проводил инвентаризацию, Белыч копался в найденных им коммуникаторах.