Николай Греч - Черная женщина

В дикой и пустынной стране, посреди племен иноверческих и враждебных, полк князя Кемского был кочующею колониею людей просвещенных и благородных: он непременно требовал, чтоб все наличные офицеры всегда обедали у него, за столом усаживал подле себя самых неистовых; поддерживая общую беседу и давая всякому полную свободу говорить что угодно, возражал на мнения ошибочные, изобличал софизмы иногда шуткою, иногда и нешуточными замечаниями. Собственным примером, а не запрещением изгнал он из полку карты, невоздержание, разврат. Он завел при полку библиотеку отборных русских книг; заставлял молодых офицеров переводить лучшие места из иностранных историков и военных писателей. Эти переводы, читаемые в кругу офицеров, распространяли их познания, изощряли рассудок, короче знакомили с военным делом. Плоды сих благородных трудов вскоре сказались: офицеры княжего полка служили примером всем своим сослуживцам и храбростью, и образованием, и поведением. Добрые дела Кемского и слава его полку не ограничивались пределом русских владений: нередко являлись к нему независимые владельцы ближайших горских племен и представляли на разрешение свои споры. Приговоры его честно исполнялись и правым и виноватым.

Таким образом протекли двенадцать лет. Новый 1813 год отпраздновал он на штурме Ленкорана и был тяжело ранен в левую руку. Едва оправившись от продолжительной болезни, бывшей последствием этой раны, он впал в другое несчастие, еще чувствительнейшее для благородного воина. В числе офицеров, переведенных в его полк за проступки, находился один молодой италиянец Вестри, прекрасный собою, умный, образованный, ловкий и вкрадчивый. Причиною перевода его в войска закавказские была, как он утверждал, несправедливость полкового командира. Кемский с первого взгляда привязался к этому офицеру: в произношении его было нечто италиянское, напоминавшее ему друга Алимари. Осторожный и проницательный в обращении с новичками, Кемский, казалось, в этот раз хотел сделать исключение из своих правил. Вестри сделался постояльцем, поверенным, другом полкового командира и, должно сказать, несколько времени действительно заслуживал доверенность князя, хотя беспрестанное его пребывание у начальника видимо удаляло прежних ежедневных гостей. Вестри не имел дара нравиться всем одинаково и очень искусно умел устранять тех, которые не нравились ему самому. Князь был добр, ласков, снисходителен, гостеприимен ко всем по-прежнему, но это казалось только наружным продолжением старой жизни: дух ее переменился по водворении у него италиянца, который нечувствительно прибрал в свои руки всю власть в доме. Но заблуждение Кемского не могло быть продолжительно. Слабодушие поручика Вестри впервые обнаружилось на поле сражения. Долгое время он очень искусно уклонялся от военных действий: умел всегда уладить так, что его накануне, за час и менее пред делом, ушлют куда-нибудь с поручением. Однажды был он так несчастлив, что не нашел никакого средства освободиться от дела. Неприятель нечаянно напал на отряд, в котором находился Вестри под начальством баталионного командира. "Застрельщики, вперед! - закричал полковник. - Поручик! Ведите их!" Поручик побледнел, как мертвец, сделал было с солдатами несколько шагов вперед, но лишь только завидел пред собою горских наездников, повернул налево кругом и ударился бежать за фронт при громком смехе солдат. Между тем благоприятный момент был потерян: подполковник принужден был сам идти вперед, с трудом поправил дело и воротился раненный. Не желая огорчить Кемского, он смолчал пред ним о трусости его любимца и запретил прочим офицерам говорить о том. Вестри не умел ценить великодушия благородных товарищей. Чтоб лучше скрыть свое малодушие, он стал обходиться с ними гордо и дерзко, начал обижать и чернить их пред начальником. Дерзость его дошла до такой степени, что и доверчивый Кемский стал замечать перемену в его обращении и тоне. Товарищи долго сносили его грубость, но наконец терпение их лопнуло, и однажды за столом у князя подполковник, выведенный из себя одною дерзкою насмешкою наглеца, открыл начальнику в присутствии всех офицеров и храбрый подвиг Вестри и благородные средства, которыми он старается прикрыть свою трусость. "Что вы на это скажете?" спросил Кемский у Вестри. "Это гнусный заговор, - вскричал Вестри, побледнев от злости. - Ваши офицеры согласились погубить меня!" - "Докажите!" - сказал князь с кротостью.

Доказывать было нечего. После нескольких уверток, оправданий и тщетного отнекивания Вестри должен был признаться, что бежал с поля сражения, но прибавил, что можно быть весьма благородным человеком - и бояться пуль. "Хотя это и не доказано, - сказал Кемский строгим голосом, - однако положим, что так. Но можно ли быть трусом и в то же время воином? Можно ли носить почетнейшее в государстве титло защитника его и не исполнять своей обязанности? Господин Вестри! Знайте, что в русской армии трусов нет и быть не может. Советую, предлагаю, приказываю вам выйти из военной службы. Я предложил бы вам место у себя по гражданской части, но средства, которыми вы старались оправдаться, и туда заграждают вам путь. Советую вам оставить наш круг как можно скорее".

Вестри не ожидал этого от своего начальника, кроткого и терпеливого. Встав из-за стола, он ударился бежать и чрез несколько часов прислал просьбу об увольнении от службы за болезнию, а между тем сказался больным. Кемский исполнил все, что требовали от него долг службы и обязанности справедливого начальника, но жестокий урок, который должно было дать при всех офицерах прежнему товарищу и другу, сильно взволновал и огорчил его. Несколько раз порывался он послать за Вестри и просить его, чтоб он оправдался; к счастию, голос строгого рассудка на этот раз заглушил вопль слабого сердца. Но Вестри, Вестри не мог забыть и простить оскорбления и поклялся отомстить бывшему своему благотворителю. От товарищей своих не ожидал он лучшего обращения и потому не злобствовал на них, но скорая и решительная к нему перемена Кемского заронила в пылкой душе его искру смертельной мести. Чрез несколько недель он отпросился в отпуск, и его уволили охотно. С удалением интригана очистился воздух: все начали дышать свободнее, прежняя дружественная доверчивость возродилась между начальником и товарищами. Кемский, по удалении духа злобы, увидел все его козни, увидел терпение, любовь и покорность своих добрых сослуживцев и собственную свою слабость. Он усугубил внимание, ласку, откровенность свою, и в скором времени все вошло в прежний порядок. Но мщение злодея не дремало.

Чрез месяц после происшествия с Вестри полк Кемского был послан в экспедицию в горы, где возмутился один князек, бывший дотоле приверженцем России и недавно приставший к стороне врагов ее. Приблизясь к логовищу неприятелей, русский отряд расположился с обыкновенною в таких случаях осторожностью. Все позиции были осмотрены и заняты; в надлежащих местах расставлены пикеты. Ждали нападения. Вдруг, вовсе неожиданно, появился Вестри и объявил командиру в присутствии всех офицеров, что желает загладить прежнюю вину свою и просил дать ему какое-либо поручение. Офицеры не радовались этому быстрому переходу к храбрости. Кемский был приведен в смущение: внезапное прибытие Вестри казалось ему как бы появлением зловещей птицы. Но делать было нечего: Вестри все еще считался в полку, и нельзя было не принять его; особой команды ему не дали, а велели стать во фронте.