H. Wells - Английский язык с Г. Уэллсом Человек-невидимка

And looking where she pointed, everyone saw, faint and transparent as though it was made of glass, so that veins and arteries and bones and nerves could be distinguished, the outline of a hand, a hand limp and prone. It grew clouded and opaque even as they stared.

“Hullo!” cried the constable. “Here’s his feet a-showing!”

And so, slowly, beginning at his hands and feet (и так, медленно, начиная с его рук и ног) and creeping along his limbs to the vital centres of his body (расползаясь по всем членам до жизненных центров тела), that strange change continued (продолжалось это странное изменение). It was like the slow spreading of a poison (это было похоже на медленное распространение яда). First came the little white nerves (первыми показались тонкие белые нервы), a hazy grey sketch of a limb (/образуя/ смутный серый контур каждой конечности; sketch — эскиз, набросок; очертание, контур ), then the glassy bones and intricate arteries (затем прозрачные, как стекло, кости и сеть артерий; intricate — перепутанный; сложный ), then the flesh and skin (потом мышцы и кожа; flesh — тело, плоть ), first a faint fogginess (сначала в виде легкой туманности), and then growing rapidly dense and opaque (а затем быстро становясь плотными и непрозрачными). Presently they could see his crushed chest and his shoulders (вскоре можно было видеть его разбитую грудь и его плечи), and the dim outline of his drawn and battered features (и неясный абрис перекошенного, разбитого лица; drawn — выпотрошенный/оптице/; искаженный, искривленный ).

When at last the crowd made way for Kemp to stand erect (когда наконец толпа расступилась и Кемп встал прямо), there lay, naked and pitiful on the ground (то перед ними на земле лежало голое, жалкое), the bruised and broken body of a young man about thirty (избитое, изувеченное тело человека лет тридцати). His hair and brow were white — not grey with age (его волосы и брови были белыми — не седыми от возраста), but white with the whiteness of albinism (а белыми, как у альбиносов) — and his eyes were like garnets (а глаза — /красные/ как гранаты; garnet — геол. гранат ). His hands were clenched (руки его были сжаты /в кулаки/), his eyes wide open (глаза широко открыты), and his expression was one of anger and dismay (а на лице застыло выражение гнева и смятения).

poison [`pOIz(q)n], artery [`RtqrI], albinism [`xlbInIz(q)m], garnet [`gRnIt]

And so, slowly, beginning at his hands and feet and creeping along his limbs to the vital centres of his body, that strange change continued. It was like the slow spreading of a poison. First came the little white nerves, a hazy grey sketch of a limb, then the glassy bones and intricate arteries, then the flesh and skin, first a faint fogginess, and then growing rapidly dense and opaque. Presently they could see his crushed chest and his shoulders, and the dim outline of his drawn and battered features.

When at last the crowd made way for Kemp to stand erect, there lay, naked and pitiful on the ground, the bruised and broken body of a young man about thirty. His hair and brow were white — not grey with age, but white with the whiteness of albinism — and his eyes were like garnets. His hands were clenched, his eyes wide open, and his expression was one of anger and dismay.

“Cover his face (накройте ему лицо)!” said a man. “For Gawd’s sake, cover that face (ради Бога, накройте; for Gawd’s sake = for God’s sake )!” and three little children, pushing forward through the crowd (и троих ребятишек, протолкнувшихся через толпу), were suddenly twisted round and sent packing off again (резко развернули и снова выпроводили; to send off — отсылать/письмо/; прогонять; to pack off — выпроваживать, прогонять ).

Someone brought a sheet from the “Jolly Cricketers (кто-то принес простыню из «Веселых игроков в крикет»),” and having covered him, they carried him into that house (и, накрыв Гриффина, его внесли в дом). And there it was, on a shabby bed in a tawdry, ill-lighted bedroom (и там, на жалкой кровати в убогой, плохо освещенной спальне; tawdry — мишурный, кричаще безвкусный ), surrounded by a crowd of ignorant and excited people (окруженный толпой невежественных, возбужденных людей), broken and wounded, betrayed and unpitied (избитый и израненный, преданный и не вызывающий жалости), that Griffin, the first of all men to make himself invisible (Гриффин, первый из людей, сделавший себя невидимым), Griffin, the most gifted physicist the world has ever seen (Гриффин, самый одаренный физик, которого когда-либо видел свет; gift — подарок; способность, дарование; дар, талант ), ended in infinite disaster his strange and terrible career (окончил безмерным несчастьем свой странный и ужасный путь; career — карьера, успех; занятие, профессия ).

tawdry [`tLdrI], physicist [`fIzIsIst], infinite [`InfInIt], disaster [dI`zRstq]

“Cover his face!” said a man. “For Gawd’s sake, cover that face!” and three little children, pushing forward through the crowd, were suddenly twisted round and sent packing off again.

Someone brought a sheet from the “Jolly Cricketers,” and having covered him, they carried him into that house. And there it was, on a shabby bed in a tawdry, ill-lighted bedroom, surrounded by a crowd of ignorant and excited people, broken and wounded, betrayed and unpitied, that Griffin, the first of all men to make himself invisible, Griffin, the most gifted physicist the world has ever seen, ended in infinite disaster his strange and terrible career.

So ends the story of the strange and evil experiments of the Invisible Man (так кончается рассказ о необыкновенных и пагубных экспериментах Невидимки). And if you would learn more of him (а если вы хотите узнать о нем больше) you must go to a little inn near Port Stowe and talk to the landlord (вам нужно отправиться в маленький трактир возле Порт-Стоу и поговорить с хозяином). The sign of the inn is an empty board save for a hat and boots (вывеска трактира — пустая доска, на которой /изображены/ только шляпа и башмаки), and the name is the title of this story (а название /трактира/ такое же, как у этой книги). The landlord is a short and corpulent little man (хозяин — низкий полный человечек) with a nose of cylindrical proportions, wiry hair (с длинным носом, жесткими волосами; wiry — похожий на проволоку; жесткий /о волосах, шерсти, траве/ ), and a sporadic rosiness of visage (и лицом в красных пятнах). Drink generously, and he will tell you generously of all the things (выпейте побольше, и он подробно расскажет вам обо всем; generously — благородно; обильно, щедро ) that happened to him after that time (что случилось с ним после того времени /описанных выше событий/), and of how the lawyers tried to do him out of the treasure found upon him (и о том, как юристы пытались отобрать у него найденные при нем деньги; treasure — сокровище; богатство, деньги ).

“When they found they couldn’t prove who’s money was which, I’m blessed (когда они обнаружили, что не могут доказать, чьи это деньги, то — подумать только),” he says, “if they didn’t try to make me out a blooming treasure trove (они попытались обойтись со мной, как с найденным кладом без владельца; to make out — разобрать, увидеть; blooming — цветущий; проклятый, чертов; treasure trove — неимеющиевладельцадрагоценности; драгоценныйклад/найденныедрагоценности; позаконупринадлежатгосударству, еслинеобнаруженвладелец/ )! Do I look like a Treasure Trove (разве я похож на клад)? And then a gentleman gave me a guinea a night (а потом один джентльмен платил мне по гинее за вечер) to tell the story at the Empire Music ’All — just to tell ’em in my own words — barring one (чтобы я рассказывал эту историю в мюзик-холле «просто за то, чтобы я рассказал всю историю своими словами, кроме одного /факта/»).”

visage [`vIzIG], generously [`GenqrqslI], lawyer [`lLjq], treasure [`treZq], guinea [`gInI]

So ends the story of the strange and evil experiments of the Invisible Man. And if you would learn more of him you must go to a little inn near Port Stowe and talk to the landlord. The sign of the inn is an empty board save for a hat and boots, and the name is the title of this story. The landlord is a short and corpulent little man with a nose of cylindrical proportions, wiry hair, and a sporadic rosiness of visage. Drink generously, and he will tell you generously of all the things that happened to him after that time, and of how the lawyers tried to do him out of the treasure found upon him.

“When they found they couldn’t prove who’s money was which, I’m blessed,” he says, “if they didn’t try to make me out a blooming treasure trove! Do I look like a Treasure Trove? And then a gentleman gave me a guinea a night to tell the story at the Empire Music ’All — just to tell ’em in my own words — barring one.”

And if you want to cut off the flow of his reminiscences abruptly (а если хотите резко прервать поток его воспоминаний), you can always do so by asking if there weren’t three manuscript books in the story (вы всегда можете это сделать, спросив его, не было ли в этой истории трех рукописных книг). He admits there were and proceeds to explain (он согласится, что были, и продолжит объяснять; to admit — допускать, признавать, соглашаться ), with asseverations that everybody thinks he has ’em (с клятвенными заверениями, что все считают, будто они находятся у него)! But bless you! he hasn’t (но, право слово, у него их нет).