Томас Диш - Щенки Земли

Вы считаете меня болтуном, Саккетти. Вы кривите губы, но не отвечаете. Знаете, не лучше ли вам попробовать? Будь вы до конца честным, вы нашли бы себе место на моей стороне. Вы отмахиваетесь от этого, но оно таращится прямо вам в лицо — грядущая победа Луи II.

О да, я читал ваш дневник. Я пощипал некоторые его страницы всего какой-нибудь час назад. Где бы еще, как вы думаете, я набрался этого тюремного красноречия? Кое-что вы обязаны позволить почитать и Чите, чтобы дать ему возможность улучшить свою ничтожную личность. Сомневаюсь, что лицом к лицу вы с ним так же высокомерны. Это губы таких прокаженных, как вы, парень, которые святые, подобные Луису, должны учиться целовать. Дорогой мой, эти метафоры уж больно s духе Фрейда!

Но мы все — человеческие создания, не так ли? Даже Бог — человеческое создание, как обнаружили наши теологи себе на горе. Расскажите нам о Боге, Саккетти, том Боге, в которого, как вы открыто заявляете, больше не верите. Расскажите нам о ценностях и о том, почему мы должны кое-что из них покупать. Мы оба, Чита и я, совершенно лишены ценностей. Я стремлюсь найти их, подобные канонам архитектуры, подобные законам экономики, совершенно произвольные. Такова моя проблема, касающаяся ценностей. Произвольных или, что еще хуже, обслуживающих самих себя. Я хочу сказать, что тоже люблю поесть, но это не повод помещать арахисовое масло в бессмертный, вечный Пантеон его божественности ради! Вы ухмыляетесь, услыхав об арахисовом масле, но я вас знаю, Саккетти. У вас текут слюни при звоне других колоколов. Paté foie gras, truite braisée, truffes [75] * Печеночный паштет, жареная форель, трюфели (франц.) . *. Вы предпочитаете французские ценности, но все это становится тем же самым химусом под ударами ваших кишок.

Поговорите со мной, Саккетти. Покажите мне некие незыблемые ценности. Не осталось ли сияния вокруг трона изгнанного вами Бога? Что-нибудь от Могущества? Знаний? Любви? Наверняка хоть одно из старого триединства стоит того, чтобы высказаться в его пользу?

Признаю, что Могущество немного проблематично, немного сыровато для нас, моралистов. Подобно Богу в Его более отеческом аспекте или подобно бомбе Могущество стремится быть скорее безжалостным. Могуществу необходимо квалифицирование (и, как это всегда бывало, хеджирование) другими ценностями. Такими, как? Луис, почему вы отмалчиваетесь?

Знание — как насчет Знания? А, понимаю, скорее всего Знание вы тоже оставите без внимания. Кого-то немножко слабит от этого яблочка, не так ли, кто-то?

Таким образом, все уварилось до Любви, до того, что просто обязано быть чем-то иным , чем арахисовое масло. Как пылко Эго стремится взорвать свои узкие рамки, распространиться за их пределами и осесть тонюсеньким слоем абсолютно на каждом. Вы увидите, что я обойдусь самыми общими соображениями. Всегда, когда говоришь о Любви, мудрее всего избегать частных примеров, так как им свойственно выглядеть обслуживающими самих себя. Вот, например, любовь, которую испытываешь к матери, — лучшая парадигма человеческой любви, но мысль о ней невозможна без ощущения губ, собирающихся в складку вокруг грудного соска. Далее, есть любовь, которую чувствуют к своей жене, но ни один не может обойтись без павловского окрика «Поощрение»! Хотя поощрение — это не более чем арахисовое масло. Есть менее четко определяемые любови, чем эти, но даже наиболее возвышенные, наиболее альтруистические из них представляются имеющими в своей основе нашу слишком человеческую природу. Рассмотрим порывы Терезы за монастырскими стенами, где на нее нисходит божественный Жених. О, если бы Фрейд никогда не писал, как намного счастливее все мы могли бы быть! Скажите что-нибудь в защиту Любви — валяйте, Саккетти. Прежде чем станет слишком поздно.

Ценности! Это — ваши ценности! Ни одна из них не существует для того, чтобы дать вам опору в маете повседневной жизни, чтобы держать мелкую сошку занятой в этой ежедневной круговерти ей на радость: пищевой канал, волчком вертящийся мир дней и ночей, замкнутые цепи от цыпленка до яйца, от яйца до цыпленка, от цыпленка до яйца. Не хочется вам иногда вырваться?

Его монолог, продолжение.

— Очень хорошо, что Бог наконец-то мертв. Он был таким назойливым резонером. Некоторые книжные черви делали вид, что находят странной симпатию Милтона к врагу рода человеческого, а не Богу, но в этом нет ничего удивительного. Даже евангелист чаще похищает свой огонь из Ада, чем с Небес. Он определенно заботится об этом с особым вниманием. Это просто намного интереснее, если не сказать, как раз то, что надо. Ад ближе к фактам, чем мы думаем.

Будем откровенны еще немного больше. Ад не просто предпочтительнее Небес — это единственное ясное понятие послежизни (т.е. целевой ценности устремлений), которое человеческое воображение способно себе представить. Египтяне, греки, римляне положили начало нашей цивилизации, населили ее своими богами и создали, со всей их хтонической мудростью, небесное под ногами. Некоторая часть евреев-еретиков унаследовала эту цивилизацию, заменила ее богов на демонов и назвала небесным адом. О, они пытались делать вид, что где-то на чердаке есть новые небеса, но это оказалось самой неубедительной уловкой. Теперь мы уже нашли лестницы на этот чердак, теперь мы без труда можем добраться (с помощью электронного увеличения) до любого места, какое бы мы ни выбрали в этой незаселенной и неопределенной пустоте; для тех небес игра проиграна вчистую. Сомневаюсь, что Ватикан доживет до конца этого столетия, хотя никогда не следует недооценивать силу невежества. О, не невежество Ватикана, Боже упаси! Они-то всегда знали, что колода подтасована.

Достаточно о Небесах, достаточно о Боге! Ни того ни другого нет. То, о чем мы хотим теперь слышать, есть ад и дьяволы. Не о Могуществе, Знании и Любви — но о Немощи, Невежестве и Ненависти, трех лицах Сатаны. Вас удивляет моя искренность? Вы думаете, я выдаю свою руку? Вовсе нет. Все эти ценности при очень незначительной переформовке переходят в их противоположности. Это знает любой стоящий гегелианец. Война есть мир, невежество есть могущество, а свобода есть рабство. Добавлю к этому, что любовь есть ненависть, как нам с такой исчерпывающей определенностью продемонстрировал Фрейд. Что же касается знания, так это просто скандал нашей эпохи — философия поистрепалась, превратившись в кожу да кости эпистомологии, а из-за нее до еще более обнаженной агноциологии. Могу же я подобрать хотя бы одно слово, которое вам неизвестно, Луис? Агноциология — это философия невежества, философия для философов.

Теперь о Немощи. Почему, Чита, я не позволяю вам говорить о ней? А-а, только поглядите, как он зарделся. Как он ненавидит меня и как он беспомощен выразить свою ненависть. Немощен в ненависти, как и в любви. Не выходите из себя, Чита, — это, в своей основе, наше общее исходное условие. В конечном счете, в конце всех вещей, каждый атом — сам по себе; это холод, неподвижность, изолированность, никакого соприкосновения с другими частицами, моментум полного отсутствия какой-либо передачи, капут.