Томас Диш - Щенки Земли

А такая ли уж это ужасная судьба, в самом деле? Грядет тот великий день, когда вселенная станет много более упорядоченной, если не сказать — совершенно упорядоченной. Все сущее гомогенизировано, эквидистантно, покойно. Это напоминает мне смерть, и это мне нравится.

Кстати, это та ценность, которую я забыл включить в мой список: Смерть есть нечто, что поможет нам вырваться из этой усталой, застарелой повседневности. Есть послежизнь, в которую не трудно верить.

Это ценность, которую я предлагаю вам, Чита, и вам тоже, Саккетти, если ваши кишки способны вместить такое. Смерть! Но не ваша собственная, индивидуальная и, вероятно, ничтожная смерть, но смерть вселенских размеров. О нет, вероятнее всего не тепловая смерть в конце Времени, о которой говорят слишком много, но Смерть, которая будет достижением, первопричина которой почти осязаема.

Конец, Саккетти, всей дерьмовой человеческой расы. Ничего не поделаешь, мой мальчик, — это вам придется купить.

Или мое предложение слишком неожиданно? Вы не замахивались на покупку целой системы энциклопедий, не так ли? Ну, дайте срок, переварите и это. Я могу заглянуть через недельку, после того как вы потолкуете об этом с вашей женой.

Но позвольте мне в заключение сказать, что ни один, в ком так велико зерно самопознания, не желает ничего другого так сильно, как быть вне этого. Быть абсолютно вне этого. Мы желаем, если прибегнуть к красноречивости слов Фрейда, быть мертвыми.

Или, если процитировать вас: «О, кукла на веревочке болезни, уничтожить. Уничтожить все, и нас».

Захватывает, знаете ли, то, что это вполне возможно. Можно создать оружие абсолютно богоподобного могущества. Мы можем сдуть этот маленький мир, взрывая на его пути помидорчики с шутихами. Нам достаточно создать это оружие и вручить его нашим дорогим правительствам. На них можно положиться в этом деле, они уберут с дороги этот шар.

Говорите, вы поможете нам? Говорите, что вы окажете нам, по крайней мере, вашу моральную поддержку?

Что — все еще нет? А вы ведь действительно не развлекаете нас беседой, Саккетти, ни в малой мере. Я даже задаюсь вопросом, каким образом вы, Чита, коротали с ним время. Ладно, будьте готовы; уверен, есть дело, над которым стоит поработать.

Они оставили комнату вместе, сопровождаемые охранниками, но Скиллиман не смог побороть в себе желания вернуться, чтобы нанести еще один парфянский удар:

— Не кручиньтесь, Луис. Я должен был докопаться до того лучшего, что в вас есть. Потому что, вы ведь понимаете, на моей стороне вся вселенная.

Шипанского, которого это могло свести с ума, не было, и я позволил себе парировать удар:

— Именно это я нахожу особенно вульгарным.

Он выглядел упавшим духом, потому что вернулся, чтобы услышать в ответ молчание. Внезапно он перестал быть Сатаной и стал всего лишь среднего возраста лысеющим администратором далеко не первого разряда.

Что все-таки за удовольствие соболезновать своим врагам. Это избавляет нас от гораздо больших усилий, необходимых, чтобы их ненавидеть.

Усилия… Их необходимо слишком много, даже чтобы сказать: «Ненавижу».

Я невозвратно болен. Теперь я упрекаю себя за свое поведение в момент этого противостояния. Молчание, хотя оно всегда так хорошо служило Господу Богу, в конце концов, не мой щит и не моя ширма. Ненавижу.

Но какой ответ я мог дать? Скиллиман имел наглость сказать, что все мы, и даже Христос, обуреваемы таким благоговейным страхом, что его Искусителю в конечном итоге невозможно противопоставить никакого лучшего аргумента, чем Сгинь !

Ах, Саккетти, ты всегда возвращаешься к одному и тому же. Имитации Христа.

Я слаб, слаб.

Паводок болезни подступает к дамбе. Больше нет мешков с песком. Я смотрю с конька крыши моего дома на пустые улицы, ожидающие потопа.

(Упаси меня, Боже; ведь этот паводок захлестывает мою душу. Я погружаюсь в глубокую трясину, где нет точки опоры: я вхожу в этот паводок, и его потоки переполняют меня.)

Я снова в лазарете, снова пристально вглядываюсь в стакан с водой. Теперь я все время на обезболивающих пилюлях.

Никто не навещает меня.

Слабее.

Я в состоянии читать не больше часа, после чего дальнейшее насилие над моими глазами от печатания на машинке становится невыносимым. Заглядывал Хааст (не по причине ли моих сетований на одиночество?), и я спросил его, не мог ли бы он назначить мне чтеца. Он сказал, что подумает.

Мильтон, тебе бы следовало оживать в этот час. Или лучше трем твоим дочерям. Бедняга Усердный не умеет читать стихи, не знает никаких других языков, кроме английского, и запинается на длинных словах.

В конце концов я усадил его за чтение Виттенштейна. Есть некая музыка в контрасте между его неуверенным, неохотным произношением и сивилловым смыслом слогов.

Мои сочинения спускаются ко мне с книжных полок Мордикея с комментариями его рукой. Примерно половины комментариев я не понимаю.

Лучше мне или хуже? Я больше не представляю себе, по каким признакам это определять. Я снова на ногах, хотя еще одурманен допингом. Усердный под моим руководством занимается строительством Музея Фактов по моим эскизам.

Оборудование Magnum Opus оставалось еще в заброшенном театре. Хааст потребовал убрать его в другое помещение, но настоял при этом на исключительно деликатном обращении с ним. Суеверия не дают нам покоя, даже мертвые.

Дополнение:

Преподобный Август Джеке отложил свое посещение Белого дома по причине точно не определенного, но острого заболевания.

Недавнее приобретение:

Ли Харвуд, известный англо-американский поэт, начал публиковать сочинения, написанные на языке его собственного изобретения. Лингвисты, которые анализировали эти «неологизмы», подтверждают основательность претензий Харвуда на то, что его язык в своей основе не проистекает ни из какого другого языка, устного или имеющего письменность. Харвуд пытается создать утопическое общество на окраине Тасконы, штат Аризона, где можно будет говорить на его языке и «развить на нем соответствующую культуру». Уже три сотни подписчиков из двенадцати штатов предложили себя в качестве участников этой программы.

Я разослал приглашения. Открытие музея назначено на завтрашнее утро в одиннадцать часов. Приглашения были излишними, потому что Хааст пообещал мне, что там будут все.

Музей открылся и сразу же закрылся. Этого было явно более чем достаточно для достижения моей цели.