Николай Грязнов - За дверью в лето

Ночи были теплые и благодаря близости трассы светлые. Передохнув пару раз недалеко от дороги, Роджер так бы и рысил вдоль полотна, не посети его поутру желание справить малую нужду относительно цивилизованно. И ведь надо было выбрать для этих целей двор с абсолютно неадекватным фарлахом.

Видимо, не зря говорится, что поминать черта лишний раз не стоит. До трассы оставались считанные метры, когда из-за дерева возле дороги показалась ухмыляющаяся морда старого знакомого, которого трудно было назвать добрым. Самое неприятное, что сканирование в очередной раз не предупредило лиата о присутствии разумного существа. Да, он был слегка отвлечен воспоминаниями, но в беспечности его не смог бы обвинить и сам наставник.

Дар его работал в автоматическом режиме на полную мощность, и едва фарлах показался из-за дерева, искорка аборигена вспыхнула, как бенгальский огонь в ночи. Кто бы мог ожидать такого виртуозного искусства маскировки от интеллектуального инвалида?

— Ба, кто идет, — самодовольный бугай даже не скрывал, что он ожидал здесь именно Роджера.

— Что вы хотите… от меня? — Леомур остановился и на крайний случай оглянулся.

— С каких это пор тебя интересуют мои желания?

— В смысле? — Бежать назад у малыша не было сил, а вперед — возможностей. Приходилось тянуть время и заговаривать зубы в поисках выхода.

— Без всякого смысла. Как-то ты резко поглупел после вылета со двора. А то ведь шутил, каламбурил. Кстати, что это ты все время оглядываешься? — Наглый фарлах, похоже, тоже никуда не спешил.

— Просто так. — Лиат осторожно коснулся сознания аборигена.

— Или боишься, что старина Барни все-таки вычислит, куда подевался маленький проворный леомурчик? — ехидно поинтересовался бандит, окончательно перекрывая выход на трассу.

— Так это все-таки ты его натравил? — Юноша почувствовал зону в сознании собеседника, отвечающую за откровенно негативное отношение к благополучным сородичам.

— Ну, наконец-то на «ты». А то все интеллигента из себя строил. Почему же так сразу и натравил? Он вас ненавидит ничуть не меньше, чем я.

— И за что же вы нас так ненавидите? — Вспоминая лекции наставника, Роджер попытался аккуратно подправить эмоциональный настрой противника.

— Да вот за это и ненавидим. Лезете в наши мозги своими грязными лапами. Думаете, управы на вас нет? — Вместо того чтобы притихнуть, ярость фарлаха к лиатам вспыхнула еще сильнее.

— Извини. — Растерявшийся малыш лихорадочно искал выхода из патовой ситуации. Ему стало ясно, что драки без единого шанса на победу избежать не удастся.

— Не извиню. Да, я не умею подобно вам ковыряться в чужих мозгах, но зато и восприимчивость к гипнозу у меня отсутствует. — Огромная туша медленно и неотвратимо надвигалась на недосушенного заморыша, невольно отступающего под моральным и визуальным давлением оппонента. — Нет у вас методов против Гризли. Да, вы можете управлять всем миром, перестраивать его на свой лад, издеваться над несчастными четланами и прочей швалью, но я проклятых лиатов бил, бью и буду бить.

— За что?

— За наглость. За бесстыдство. За то презрение, которое вы испытываете ко всем прочим.

— Но причем здесь я?

— Еще скажи, что ты не такой, как все. Что не пытался секунду назад залезть в мои мозги.

— Не пытался. — Роджер был готов врать напропалую, лишь бы избежать схватки. Его удивляло, что и соперник, откровенно накачивающий себя, тоже не спешит атаковать откровенно более слабого противника. Вместо этого фарлах все время заглядывал куда-то за спину собеседника, словно ожидал подмоги.

— А то я ничего не почувствовал. Немой — еще не значит, что глухой.

— Ты же говорил, что не чувствителен к гипнозу.

— Между «слышать» и «слушаться» огромная разница. — Абориген, нависший над так и не успевшим попутешествовать странником, ухмыльнулся. Впрочем, сразу же в его глазах появилось нечто, напоминающее тревогу. — Куда все-таки запропастился старина Барни?

— Что? Помощи ждешь? Одному не справиться? — Не вовремя вернувшееся нахальство, подкрепленное необъяснимыми переживаниями собеседника, все-таки дало знать о себе.

— С тобой-то? Ты на себя в зеркало посмотреть не хочешь? Я ж тебя соплей перешибу.

— Чего ж тогда своего дружка ждешь?

— Так ему ж тоже посмотреть хочется, как мозгоправов уму-разуму учат.

— Боюсь, уже не хочется. Отучился.

— Что? — Глаза аборигена потемнели, но Роджер не обратил на это никакого внимания, потому что его несло.

— С проломленным черепом трудно быть хорошим учителем.

— С проломленным? И чем же ты ему череп проломил, недотепа?

— Он сам себе проломил. Решил пободаться с камушком, да размер выбрал неподходящий.

— Сам говоришь? И ты совсем не причем?

— Ну, почему же и не помочь милому шоргу выбрать правильную дорогу? — В следующее мгновение раздухарившийся не в меру юноша уже летел кувырком после мощного толчка разъяренного фарлаха:

— Гаденыш, если с Барни хоть что-нибудь серьезное случилось, то ты — труп.

Лиат попробовал подняться, но ему это удалось лишь частично. Надвигающийся приятель монстра очередной оплеухой придал его телу вращение с ускорением в направлении, обратном желаемому. Мысли смешались в бесполезную кучу хлама, а по голове ментальными кулаками застучали слова взбешенного противника:

— Ты у меня всю дорогу подметешь, падаль мелкопакостная.

Малыш изо всех сил пытался увернуться от очередного тычка или хотя бы подставить под него что-нибудь менее болезненное, чем голова. С третьего удара он обнаружил в астральной искорке амбала ту самую зону, в которой вспыхивал огонек при каждом резком движении. Невольно в памяти боксерской груши всплыли сведения из теории ментального управления, уложенные в его голове стараниями наставника. Согласно этой прикладной науке астральная область эмоса, которую один из приятелей леомура в шутку называл душой, состояла из трех центров. Визиос отвечал за сбор информации, интос ее обрабатывал и выдавал команды управления, а мотос формировал сигналы движения.

Все лиаты особое внимание уделяли защите интеллектуального процессора, проникновение в зону которого позволяло подчинить себе волю любого разумного существа. В случае с шоргом Роджер пытался воздействовать на астральную проекцию его органов чувств, или визиос, что ему частично и удалось. У фарлаха же визиос и интос были надежно заблокированы, но к защите мотоса абориген отнесся достаточно безалаберно. Вначале это обстоятельство помогло юноше смягчать пинки своевременным отклонением тела в сторону от противника, потом малыш научился слегка демпфировать силу ударов.

Судя по всему, бугай понимал, что ему мешают отвешивать звонкие оплеухи, но его сильнее волновало состояние приятеля, чем вполне объяснимые попытки леомура обороняться. Постепенно Роджер, которого скорее толкали, чем лупили, стал приходить в себя, и колокольный звон в голове утих до уровня равномерного гула. К тому моменту, когда бита с мячом достигли последнего поворота дороги, он уже достаточно сносно держался на ногах.