Вольдемар Грилелави - Сайт двойников

Сергей, весь дрожа от перевозбуждения и ярости, в какой в последнее время очень давно себя уже не помнил, подошел к входной двери и распахнул ее настежь, указывая пальцем вектор направления, в котором должна проследовать мать того нехорошего, но мертвого Сергея. А в этом он почему-то абсолютно не сомневался. Мать, застывшая от таких нелепых обвинений, еще пыталась высказаться в свое оправдание, но чуть не захлебнулась от резкого вдоха, который и свершила, чтобы с силой обрушить шквал встречных обвинений. Сил хватило, лишь чтобы выдохнуть, освободив легкие от избытка воздуха вместе со злостью и гневом, и гордо уйти из этого дома навсегда. Она так решила и успела на выходе об этом заявить. Но ее уже никто не слышал и не желал воспринимать эти слова, как угрозу.

— Папочка, — к Сергею подошла Юлька и взяла его за руку. — Ты нас не покинешь, правда?

Сергею от этих слов сразу стало весело и сладко на сердце. Его вдруг обуяло жгучее желание схватить этих всех маленьких и больших и крепко обнять и расцеловать.

— Нет, мои милые, вы в этом мире мои самые любимые. А я никогда не предаю тех, кого люблю.

Все трое бросились к нему в объятия, а Артем, как всегда пытался захныкать. Но Лиза вновь одернула его за руку.

— Не ной, папа остается с нами. Только знаешь, папа, ты маму сильно не ругай. Она больше не будет.

— Да? — удивился Сергей. — Ладно, не буду. Но, если только немножко. Так можно?

— Ну, если немножко, тогда ладно, можно. А мы, папа, пока ты будешь ругаться, немножко на улице погуляем.

— А как же обед? — спросил Сергей, показывая на накрытый стол, заставленный всякими яствами.

— Потом, — ответила за всех Юлька. — Мы придем через полчаса. А вы с мамой поговорите. Только помни, что ты обещал не сильно ругаться. Мы тебе поверили.

— Я всегда сдерживаю свои обещания, — улыбнулся Сергей, провожая своих детей до входных дверей на лестничную площадку. — Только и вы не загуливайтесь, чтобы нам не искать вас по всему двору. Мы с мамой не будем долго тут секретничать.

Сергей, молча, сел с Натальей рядом на диван, услышав левым плечом дрожь от соприкосновения.

— Сережа, — тихо с трудом выговорила Наташа. — Я понимаю, что теперь должна у тебя попросить прощения, обещать, как говорила Лиза, что больше не буду. Но я не стану этого делать. Мне почему-то кажется, что моей вины во всей этой истории нет.

— Ты его любила?

— Нет. Он хороший, добрый, но нелюбимый. Я просто сама не хотела никого любить. Мне требовалась мужская ласка, а он делал это умело. Понимаю, что пошло звучит в признаниях перед мужем, но, боже мой, как я прожила эти последние годы! Даже вспоминать страшно и не хочу. Мне ужасно желалось твоей смерти. Да, да, это страшно, подло, но твое поведение намного было подлей и ужасней. Ты и жил особняком в своей вонючей берлоге. Уже не то, что на мужчину, ты на человека перестал быть похожим. Вонь, грязь, мат, ругань. Мы с детьми даже счастливы были, когда ты исчезал на несколько дней. И вновь боялись твоего появления. Нет, ты не дрался. Не знаю, почему, но ты физически был слаб. Я поначалу немного удивлялась, когда впервые два года назад оказала сопротивление. Тряпка и тюфяк. И кроме стакана с вином ты никого не признавал. Я ведь специально держала в доме двухлитровую бутылку самогона. Ты за стакан готов был на четвереньках ползать и плясать передо мной. А мне иного и не требовалось, как лишь заткнуть тебя, чтобы спокойно с детьми погулять и телевизор посмотреть. Хорошо, хоть крестная твоя почти всю зарплату сама мне приносила. А то, что ты припрятывал, мы потихоньку забирали. Иначе бы мы не выжили. Ведь после уплату за коммуналку от моей зарплаты копейки оставались, а долги копить — себе дороже. Только не подумай, что меня порадовало это убийство стариков. Теперь конечно понятно, что они напутали с твоим обвинением. Но я поверила и испугалась. Больше за детей. Их папа — убийца. Это страшно. Их бы на улице затыкали пальцем. И без того уже соседи косились. И вдруг тебя не просто оправдывают, так еще, словно там в тюрьме подменяют. Мы с детьми от счастья чуть с ума не сошли. Наш папка вернулся к нам любимым, любящим, ласковым, сильным. Каким уже и не помнили. А сегодня мне твою мать просто убить хотелось за эту подлую попытку разрушить наше счастье и благополучие. Но Игорь, вот урод! Я ему сразу после твоего возвращения из тюрьмы ясно дала понять, что теперь у нас с мужем все замечательно. И совершенно не собираюсь изменять тебе. Я ведь и раньше не изменяла тебе и не считала изменой эту связь с Игорем. Ведь изменой считается тогда, когда с мужем и с любовником. А у меня практически мужа не было. Овощ, который в паспорте был записан и просто таковым числился? Так его я за мужа и не считала уже давно.

— Я очень скверный был? — улыбнулся Сергей, разрядив напряжение в комнате. — Даже самому не верится.

— Ты был даже хуже. Ты вообще никем не был. Некое подобие зомби с запахом дешевого вина или самогонки. Плюс табака с дерьмом. Прости, но так оно и было. Мы за все эти дни, что ты сидел в тюрьме, еле отмыли, отскребли и проветрили твою комнату. Даже уже и ремонт в ней спланировали. Ты не представляешь, с каким ужасом дети ждали твоего возвращения. Нет, они по-своему даже любили тебя, им ужасно хотелось, чтобы был настоящий папа. И, когда ты сразу по возвращению протянул к ним руки, я чуть умом от удивления не тронулась. И потом еще много дней с ужасом просыпалась среди ночи и проверяла, кто же со мной рядом лежит — ты или кто иной. А когда в этом кафе Юлька тебя увидела, распивающего с посторонним мужчиной водку, боже, сколько горя и отчаяния я увидела в глазах детей! Что сама готова была нестись в это проклятое кафе и умолять тебя вернуться прежним, вчерашним. А ты всего на всего кофе пил. И опять к нам вернулось счастье. А сейчас? Мы сможем, как раньше?

— Как? Раньше, как вчера? Будем. Ты права, моя Наталка. Ты мне никогда не изменяла, потому что никогда не была моей женой. Я не твой муж, не твой Сережа, и ты очень верно подмечала с первых дней подмену. Но ведь она была необъяснимой, потому заранее отвергала эти глупые измышления. Просто такого в природе не могло существовать. Этому нет, и не может быть объяснений. Я до последнего держался и не хотел признаваться, но мне совершенно не хочется иметь прошлое того животного, жить с мыслью и виной за невинно погибших стариков. У меня есть своя родная биография. Она тоже имеет изъяны, ухабы, но человеческие, за которые я не могу себя укорить и осудить. Я, если и совершал ошибки, ляпы, глупости, то без стеснения поделюсь со своими детьми и внуками, и над этими глупостями потом вместе посмеемся и пошутим. А сынок этой женщины имеет подлую и постыдную биографию. О ней даже во сне не хочется вспоминать. Так зачем мне смотреть в твои глаза и оправдываться за подлости, мною не совершенные.