Вольдемар Грилелави - Плач кукушонка

— А, что, зачем? — испуганно лепетал Влад, видя перед собой вместо жены Иваныча и, не понимая, как и откуда он появился в их спальне.

— Завтрак проспали! — прокричал командир. — Женька, поди, все сейчас сожрет, засранец. Нас, почему не разбудил? Тихоня, оделся, умылся и сейчас с Клавкой, поди, чаи распивает.

Но в столовой его не оказалось и, как сказал повар, еще не приходил.

— Значит, в поиски пива ударился. Впустую. До обеда ни один чепок не откроется.

Плотно набив утробу снедью, Влад с Иванычем заглянули в штаб, убедились, что обстановка относительно мирная, сонная и штилевая, вернулись в гостиницу и завалились спать дальше.

На обеде Женя не появился, чем вызвал волнение у командира. Это уже не вписывалось в обыденные привычные рамки. Исчезнуть без предупреждения в неизвестном направлении он не мог. Да и в чем смысл? В Зайсане он впервые, знакомых еще не приобрел. Никаких причин для таких внезапностей не припоминалось. Уйти на озеро или в клуб, так все равно уже пора и объявиться.

— Ждем до вечера и объявляем тревогу.

Но до тревоги не дошло. За два часа до ужина в номере зазвенел телефон. К трубке, сбивая друг друга с ног, рванули вместе. Победила молодость. Влад схватил трубку первым, но сразу передал ее Иванычу.

— Капитан Тимошенко слушает!

— Здравствуй, Анатолий Иванович! — в трубке звучал мягкий и сладкий голос командира майора Черского, не предвещающий ничего хорошего, кроме хорошей дыни в одно адекватное место.

— Здравия желаю, товарищ майор! — по интонации и строевой стойке Влад понял, кому отвечал Иваныч. — Я только что сам хотел звонить, чтобы сообщить…

— Надобности нет, Анатолий Иванович, — сладким голосом продолжал майор. — Значит, слушай сюда: Шарипову строгий, тебе простой, ну и за компанию легкое замечание Гримову. Ему выговора пока без надобности, через полгода на звание посылать. Так что завтра утром встречайте спецрейс сороковки со своим борттехником и больше старайся не терять. Конечно, запретить легкие потребления в командировках считаю не только невозможным, но и без надобности. Почему бы и не развеяться. Однако тематику пьяной болтовни рекомендую сменить.

8

Когда Света покинула магазин, женщины еще несколько минут не могли придти в себя от шока.

— Что-то я ни разу не встречала её. Может приезжие? — спросила тетя Вера, первая, кто смог произнеси хоть слово.

— Не похожа она на приезжую, чтобы бутылки на хлеб менять. Кто же это может быть? Вроде всех в районе знаю. Да и такая уродина, если бы и промелькнула, то уж запомнилась бы навсегда.

— Кстати, Заславцы. Смерть стариков, может, надоумила их. Тише стали, не буянят. Если и пьют, так молча. Да и девочка их пропала. Может в интернат сдали, не особо они признавали её.

— Кто же у них примет? Оба родителя трудоспособны, такой дом большой. Нет, в интернат не возьмут, самих заставят воспитывать. Они, вроде, в ПМК так и работают?

— Я их там видела на днях. Как были бирюками, так бирюками и остались. Все молчком, как будто и людей вокруг их нет. Это кем же быть то надо, чтобы за столько лет ни то, что родителями, собственным дитём не поинтересоваться.

— Ой, мамочки! — вдруг Надежда, соседка Заславцев напротив, схватившись за сердце, медленно сползла по стене на пол.

— Да что случилось, Надька? — засуетились перепуганные женщины. — Сердце прихватило? Вера, скорей валидол.

— Не надо, девочки, со мной все в порядке. Боже мой, да что же эти сволочи, сделали с ней?

— Ты чего, Надь? Ты что бормочешь себе под нос, суй таблетку под язык.

— Вы что, не поняли? Это же внучка была Заславцев. Эти скоты изуродовали ведь её. Какая девчушка была, боже, что они с красотой натворили.

И, когда до женщин дошел смысл сказанного, шок от услышанного парализовал их. Они помнили весёленькую красивую девочку с распущенными темными густыми шелковистыми волосами в цветастом сарафанчике, вносившую радостное оживление с появлением её в магазине. Даже при болезни дедушки после гибели бабушки Света всегда была приветлива и бодра, пряча в глубине души свои трудности и печали. И то, что женщины увидели несколько минут назад, просто не хотелось связывать с теми воспоминаниями того прекрасного личика.

Еще много дней округа гудела и обсуждала событие в магазине. Но больше никто не встречал Светлану, и вскоре бабы замолчали, так как видели ее только те, что оказались в магазине, а кто просто слышал, не получив наглядного подтверждения, очень скоро забыли, как обыкновенный эпизод в этой обыкновенной будничной жизни, переключившись на более свежие и волнующие события.

А Света не выходила из своего убежища, пока запасы хлеба не подошли к концу. Она распределила хлеб с таким расчетом, чтобы одной булки хватало на два дня. Попытки растянуть на три дня она отмела сразу. На третий день кружилась голова, и ослабло зрение, что не позволяло читать, а чтение являлось единственной отдушиной, определяющий хоть какой-то смысл этого животного существования.

Мысль о самоубийстве не покидала её, только ни один из придуманных способов ей никак не подходил. Исчезнуть можно в огне, но было жалко дедушкиного дома. Ведь он — частица его памяти в этой жизни. А еще могли пострадать и невинные. Не хотела она смерти и родителям. Уйти из жизни даже нечаянной убийцей претило её разуму. Утонуть в реке? Она очень мелкая, и сильное течение будет бить, и кромсать её тело о торчащие валуны. Светлане казалось, что после смерти так просто не должна исчезнуть, и видеть себя истерзанной не хотелось. Она желала такой смерти, чтобы раствориться в никуда, насовсем, пропасть из этого мира в очень далекое неизвестное, оказаться нигде. Смерть ожидалась, как избавление, а не продолжение страданий. Но то, что остаться в этой ей не хотелось, в этом она утвердилась окончательно. И хлеб она ела не ради жизни, а чтобы изнуряющий голод не отвлекал от любимых книг и задачек, одну из которых, как покинуть этот мир, Света решить никак не могла.

И, наконец, пришло окончательное решение. Если броситься в поток реки и перетерпеть встречи с валунами, то течение с такой скоростью её унесет далеко-далеко. Проследив за движением реки по карте и рассчитав по скорости, то она пришла к выводу, что через два с половиной месяца её забросит в Северный ледовитый океан. Там очень холодно, но есть надежда, что к этому времени холод ее беспокоить не будет. Зато никто и никогда не узнает, куда делась Света. Она и не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о её судьбе.

Вот и кончилась последняя горбушка хлеба. Света дождалась захода солнца, предварительно приведя в порядок свой секретик, спустилась с чердака, окинула прощальным взглядом дом, где прошла вся жизнь, откуда ушли на кладбище любимые бабушка и дедушка, с которыми теперь она никогда не встретится, так как южные воды быстрой реки очень скоро забросят её в холодные воды севера. А бабушка с дедушкой впустую будут ждать её. Но не хочется их обманывать. Ведь она обещала дедульке долго жить. Что же она скажет ему сейчас? Пусть верят и ждут её здесь.