Георгий Левин - Чужой

Я отполз. Махнул рукой дозору следовать за собой. Через пару минут группа была в сборе. Коротко описал обстановку. И посмотрел в глаза каждого бойца. Потом сказал:

— Вы все знаете приказ! Не ввязываться в бой, не открывать огня, а выполнять только поставленную задачу. Согласно этому приказу мы должны уйти. Следовать по маршруту. Все мы люди военные и приказ для нас это закон. Там на дороге "салаги"! Они сейчас будут умирать! Шансов у них практически нет. Их родители получат похоронки и цинковые гробы. Они могут погибнуть и потом. У каждого своя судьба. Но сейчас их смерть ляжет на мою совесть. Жить с этим я не смогу и не хочу. Я остаюсь и попробую им помочь.

Говорить больше, было не чего. Я отошёл в сторону. Буквально вслед за мной шагнул капитан. Мой недруг. Он ничего не сказал. Слова были не нужны. С этого момента и началась наша дружба. Вот уж воистину говорят от ненависти до любви один шаг. Среди группы были доверенные люди. "Глаз и ушей". Тогда такой был порядок. Это знали все. Идти со мной не оказался ни один боец из группы. Пошли все. Быстро распредели участки обстрела. Поползли на позиции.

Было ясно, что моджахеды в первую очередь постараются подбить первые и последние машины. Что бы закупорить колону. Это общепринятая тактика атаки колоны на марше. Из этого вытекал и расклад боя. Первыми должны начать фланги. Для нас был самый простой и разумный ход только один. Открыть огонь по пулемётчикам и гранатомётчикам в тот момент, когда те изготовятся к атаке. Так и поступили.

Удар в спину смешал планы "духов". Но ненадолго. Они быстро оклемались и разобрались в ситуации. Их было больше. Плотный огонь обрушился на нас.

Если посмотреть на моджахедов, то кроме жалости их внешний вид других чувств не вызывает. Засаленные халаты. Грязная такого же состояния чалма. Тощие тела. Но это внешне. Воевать и стрелять они умели хорошо. Ума, хитрости и опыта у них хватало. Это был опытный и умелый противник. Отрицать этот тот, кто воевал с ними, не из-за стола кабинета в далёком тылу, а лицом к лицу не может. Поэтому мы крутились, как могли. Конвой колоны услышал стрельбу и замер. Ничего не поняв. А потом очнулся. И помогли нам бороться с "духами". Лучше они бы спали! Со всех видов оружия они открыли огонь. Вначале их огонь был не очень страшный. Для нас и "духов". В горах есть свои особенности стрельбы. Стрелять вверх не просто. Но они быстро приспособились. Свинцовые и осколочные подарки обильно полились на нас. Это они нас благодарили за помощь и спасение. Благодарили от души сердечно и со всех видов оружия.

Волны и позывных их раций мы не знали. Да и не до того было. Мы сделали то единственное разумное и возможное в такой ситуации. Схватили своих убитых и раненых. И бежали. Вместе с "духами". Они и мы забыли, что только что воевали между собой. Не до того было.

Бежали мы так, что и горные козлы умерли бы от зависти. Остановились только примерно километра через три. Попадав без сил на землю. Оценить это может тот, кто ходил по горным тропам. Опыта бега по горам нет. Ни у кого. Ума у всех хватает. Огонь по покинутому нами месту не ослабевал. Старались добрые люди!

Из моей группы двое были убиты. Шестеро получили ранения. К счастью лёгкие. Мне опять досталось. Бедную руку зацепило рядом с уже заживающим шрамом. О синяках под бронежилетом я молчу. Досталось от своих. В этот момент я твёрдо уяснил то, что слышал не раз от людей. Добро всегда наказуемо!

Убитых товарищей завернули в плащ-палатки и понесли. Сменяя друг друга. Так и дошли до базы.

Я доложил командиру отряда обо всём случившемся. Вину размазывать на всех не стал. Прятаться за чужие спины не умел и не любил. Чем бы, это мне не грозило. Сказал сразу. Моджахедов атаковали по моему приказу.

Начальство растерялось. Что со мной делать? Не знали. Наградить посмертно? Расстреляв перед строем. Или поцеловать? Как любил наш ушедший в другой мир широкобровый Генсек.

Как принято в таких ситуациях отправили рапорт. В главную контору. Они главные пусть и решают! А меня на всякий случай посадили под домашний арест. Тюрьмы и гауптвахты в лагере не было. Был составлен график охраны моей персоны. Толи чтобы не сбежал. Толи чтобы не застрелился. Делать не собирался ни первого, ни второго. Зачем радовать начальство?

Первым, охранником был старший лейтенант из отдела "глаза и уши". Он должен был показать остальным, как это делать.

Дальше в графике стояли фамилии бойцов моей группы. Другие группы были на заданиях. Вот и обходились теми, кто был под рукой.

Горшка мне не дали. Но организм требовал. Я попросился в туалет. Товарищ старший лейтенант, отказать не мог. Приказа не пускать меня в туалет не было. Поэтому мы вместе и пошли. Как человек компанейский предложил ему присоединиться ко мне. Он отказался. Настаивать я не стал. Занялся собой.

Добросовестно принялся облегчать свой мочевой пузырь и желудок. Издавая соответствующие звуки. Мой страж внимательно, наблюдал за процессом. Исходя из его внимания, я понял. Он исследователь физиологических процессов человеческого организма! Старался изо всех сил. Когда я закончил он не произнес ни слова. Даже не поморщился.

Тогда и понял свою ошибку. Он не был исследователем. А был просто извращенцем. Но процесс закончился. И я перестал размышления об этом. Спросить его постеснялся. Так и остался жить с нерешённым вопросом.

Ночью дежурил мой новый друг. Товарищ капитан. Я привык подчиняться приказам и дисциплине. Поэтому и сообщил ему, что мне нужно в туалет. Он кивнул и перевернулся на другой бок. Не смотря на опустившуюся ночь и темноту, мне пришлось идти самому. Но я не испугался. Может, хотелось сильно?

Из своего тайника вынул заплечный мешок. При помощи тряпок придал ему более округлую форму. И направился на вертолётную площадку. То, что меня отправят на Родину. Для разборок не сомневался. Должны были поступить строго. Хотя бы для назидания другим. Дать урок. Строгости.

Площадка с четырьмя вертолётами не охранялась. Враги были далеко. Свои даже хорошо выпив. В небо не рвались. Двери вертолётов были закрыты. Но давно известно, что замки от честных людей. А я честным не был. Из четырёх вертолётов один был с пассажирскими сиденьями. Не с откидными скамейками. Его любило начальство. Он и летал на Кушку. Я открыл его двери. Залез в салон. В известный мне тайник спрятал свой мешок. Закрыл двери и вернулся в казарму. Оставалось ждать приговора. Неопределённость тянулась три дня. Было нудно и скучно. Но делать было нечего. Вот и мучился.

Через три дня пришёл приказ из Москвы. Из Главной конторы. Прервать командировку и отправить меня по месту службы. В наручниках? В клетке? Об этом в приказе не было. Раздумывали не долго.