Александр Матюхин - Северное сияние ее глаз

— Не грусти, — сказал я.

Слезы — не обязательное продолжение. Но Мира заплакала. От этого всегда становится легче. Грусть намного лучше уходит со слезами. И в тот миг, когда она заплакала, я взял всю ее грусть себе. Я собрал ее, нежно, по капле, высвободив в своей душе еще немного места. Положив руку на плечо Мире, я говорил ей какие-то слова. Не утешения, нет. Утешение лишь ложь, которая продляет, но не убивает боль. Есть другие слова. От тех слов действительно становиться легче. Я забываю их, стоит вернуться к нормальной жизни. Я всегда пытаюсь их вспомнить и записать. Но ничего не получается. А когда я ангел, нет времени для ручки и блокнота. В те моменты я забираю чужую грусть, забивая свою душу и отдавая свое тепло.

Мире я тоже отдал тепло. Ей стало легче. Она поцеловала меня и назвала ангелом, как и все. А я, как истинный ангел, затолкал ее грусть поглубже в свою душу. Там еще много места. Хватит всем…

Иногда я брожу ночью по улицам. Невидимый, как все ангелы. Кутаюсь в плащ, прячу подбородок в вороте свитера. У меня постоянно мерзнет кончик носа. Но я люблю ночные прогулки. Не в то время, когда молодежь собирается возле ночных клубов, а таксисты бодро пьют кофе и громко переговариваются меду собой. Не в то время, когда пьяная молодежь покидает эти самые клубы, а сонные таксисты развозят их по домам, рискуя собственной головой и зарабатывая хроническое нервное расстройство. Нет. Я люблю время между. В этот момент самая глубокая тишина. Даже если стук моих каблуков по тротуару слышен в каждом дворе, он все равно тише самых тихих звуков, которые рождаются с восходом солнца. Я могу расправить крылья. Я могу вздохнуть. Я могу проходить мимо темных окон и закрытых дверей, и оставаться невидимым. Я все равно чувствую вашу грусть. И в такие моменты я понимаю, что я всего лишь тот самый ангел. Я нужен вам, когда вам грустно. Когда грусть переполняет вас до такой степени, что вы больше не можете сдерживаться. Тогда вы приходите ко мне. Грусть я забираю себе.

Вот, например, приходила Анна. Девушка с черными кудряшками и большой грудью. Она не курит, но зато очень любить пить мартини. Она сильно любила человека, который не любил ее. Такое часто случается в нашем мире. Счастье и любовь многие воспринимают по-разному. Он был счастлив с ней, но не любил. Он хотел жить с ней вечно, но страсть не грела его душу, и поэтому он ушел. Возможно, Анна чего-то не понимала в этой жизни, она не смогла принять его уход. И грусть ее была настолько обильной, что я на мгновение испугался, как бы мне не пришлось освобождать место в душе, чтобы взять ее всю, до конца. Анна пила мартини из большого прозрачного бокала. Она не плакала. Не в ее стиле плакать. Но она пришла ко мне и долго рассказывала о том человеке, которого любила. Ей стало легче. Она ушла.

В те минуты, когда я брожу один по ночному городу, я понимаю, что все люди, которые приходят ко мне делиться своей грустью, эгоисты. На подсознательном уровне, точно. Возможно, их грусть заставляет их стать эгоистами. Возможно, они видят мои крылья.

Но почему, скажите, почему, им нужно от меня только одно? Отдать свою грусть! Они приходят, садятся в кресло, на диван, на табурет, на пол, скрестив ноги в позе "лотоса". Они закуривают сигареты, пьют пиво, хлыщут водку, потягивают вино. Они глотают слезы, их голос дрожит, дыхание прерывается. Они разговаривают со мной, делятся со мной своими бедами, своими переживаниями, своей болью, которой так много в груди, что уже и не вздохнуть свободно. Некоторые из них приходят неоднократно. Не всегда хватает одной ночи, чтобы излить всю грусть. И я слушаю их много дней и ночей подряд. Я собираю их грусть в ладони и запихиваю себе в душу. Я чувствую, что им становиться легче, и от этого легче мне.

Но почему потом они уходят?

Неужели, ангелу с невидимыми крыльями больше нечего сказать? Разве он не хочет услышать их радость? Разве он не хочет услышать их звонкий смех? Разве он не хочет прижаться к кому-то в постели, слышать, как шепчут на ухо слова благодарности, улыбаться в ответ, наслаждаться светом и уютом людских теплых жизней? Разве не в его силах расправить крылья, наплевать на грусть и тоску и заставить людей любить его? Разве нет?!

Но я иду по темной улице, и в свете редких фонарей я вижу, как дрожит моя сгорбленная тень. Я тот самый ангел. Я забираю грусть. Во мне нет той светлой радости, которая притягивает счастливых людей. Ко мне приходят люди несчастные. И я набиваю свою бездонную душу их грустью, выдирая с корнем то немногое свое, что еще греет меня изнутри. Это не мой рок. Это не моя судьба. Это мой выбор. Я такой, какой есть. И если я чувствую, что кто-то вот-вот захлебнется от горя, я двигаюсь к нему, и я буду слушать его, разговаривать с ним, пока не осушу колодец его несчастий, заполнив их свежей родниковой радостью.

И пусть уходят счастливые. Пусть они забудут про мои крылья, про мой взгляд и про мою улыбку. Наверное, им так легче. Не видя меня, они скоро забудут про то горе, которое оставили.

А я буду смотреть им вслед. Потом возьму их недокуренную сигарету или недопитый бокал мартини, со следами ярко-розовой помады на самом краешке и выброшу все это в мусорное ведро. В воздухе еще витает запах их дорогих духов, запах пота, запах одеколона после бритья. Но их уже нет. Со мной лишь их горе.

И пусто в квартире, но я-то знаю, что никогда не останусь одинок. Потому что несчастных людей на свете намного больше.

И иногда в темноте идет дождь. И я останавливаюсь на дороге, подставляю лицо теплым тугим каплям. Мои крылья дрожат от наслаждения. И меня охватывает грусть всех тех тысяч, которых мне удалось спасти. Но это не та грусть, от которой хочется лезть на стену. Моя грусть — радостная. Я испытываю счастье оттого, что кто-то с моей помощью, быть может, на одно мгновение, но стал счастливым.

И тогда я…"

Слово "плачу" перечеркнуто двумя горизонтальными линиями.

ОН

1.

Сны ведут меня на край света. Снится, как я иду по широкой дороге. Над головой бледное пятно зимнего северного солнца. Короткого солнца. Прыгучего, словно резиновый мячик. Вот оно подпрыгнуло — и застыло на мгновение над головой. И вот уже опустилось за горизонт, опрокинув все вокруг в темноту. В темноте легче. В темноте не так страшно.

И под ногами — снег. По обочинам — низкие деревья, раскорячили в стороны ветки, застыли в диких северных плясках. Позади — туман. Впереди, впрочем, тоже туман. Утро. И я чувствую, что холод пробирает до костей, а дрожащий бледный свет греет веки. И изо рта идет пар. А я иду по дороге, засунув руки в карманы, опустив голову, разглядывая чьи-то следы под ногами. Следы других людей, идущих куда-то или возвращающихся откуда-то… А я иду к своей мечте. Боюсь поднять глаза, потому что думаю, что свет снова сожжет меня. Как это было в каждом сне. Не один год. Каждый день. Свет сжигает меня.