Юрий Самусь - Полынный мед (главы из романа)

Добравшись до бубенцовской комнаты, Петр Петрович распахнул настежь дверь да так и замер на пороге с открытым ртом, ибо не было там никакой комнаты, а была бескрайняя степь с клубящимся на левом фланге облаком пыли, создаваемом несшимся во весь опор казачьим строем с шашками наголо.

П П П инстинктивно закрыл дверь, да так быстро, что семенившая позади тетя Соня, даже не успела заглянуть в комнату. Затем комендант посмотрел на вахтершу, пожевал губами и снова открыл дверь.

— И-и-и-го-го, — заржала лошадь над самой его головой.

Петр Петрович отпрянул назад, и взмыленная кобыла тут же проскочила в дверной проем и помчалась по коридору, волоча за собой мертвецки пьяного казака, зацепившегося ногой в стремени. На губах казака гуляла блаженная улыбка, к груди он прижимал непочатую бутылку водки, а многочисленные кресты глухо брякали, словно алюминиевые ложки, отмываемые в тазу.

— Боже мой, боже мой, — глядя вслед кобыле, бормотал Петров. — Боже ж мой!

Потом он медленно повернулся к тете Соне, которая застыла на пороге проклятой комнаты, уперши руки в бока да постукивая носком туфли по порожку, и спросил:

— Вы это видели?

— А что тут видеть? — вопросила вахтерша. — Нет их никаго. Смылись.

— Ускакали?

— А как хатите называйте: удрали, унеслись, улепетнули, стреканули, драпанули, смазали пятки, паказали хвост.

— Хвосты, — поправил П П П. — Их было много. Да еще эти… с саблями.

— Сабель я не видала. Старцы были, не атрицаю.

— Гм… Не больно уж они были похожи на старцев. А этот, с ногой в стремени, так вообще вроде совсем молодой. Ладно, пошли. Надо кобылу словить.

— Какую кабылу? — удивилась тетя Соня.

— Вот те раз, — развел руками Петр Петрович. — Да ту, что по коридору ускакала.

Хранительница "пропойского" порядка как-то странно посмотрела на своего шефа и пожала плечами.

— Это вы каго кабылой-та называете? Я ведь не в курсе ваших апределений.

— Вы что, вообще ничего не видели? — наконец догадался отставной капитан. — А ну-ка…

Он отодвинул рукой тетю Соню и снова заглянул в комнату.

Протяжно гудя, на него несся бронепоезд, грохоча на стыках и выбрасывая в грозовое небо белесые клубы дыма. На бронепоезде были начертаны жуткие в своей нелепости слова: "Смерть мировому капиталу и его наймиту капитану Петрову! "

— Берегись! — заорал Петр Петрович и, ухватив за руку тетю Соню, плюхнулся на пол.

Но так как тетя Соня попыталась вывернуться при падении, получилось, что Петров в аккурат оказался верхом на ней. В этот момент в коридор вошла представительная комиссия, состоящая из членов городской администрации, ГорОНО и профсоюза завода "Припой". Каким ветром задуло ее сюда в столь неурочное время — это навеки останется полнейшей загадкой. Но как бы то ни было, в самый пикантный момент этой истории комиссия оказалась в нужном месте. Казалось бы, здесь и пришел конец карьеры Петра Петровича в качестве коменданта. Но не тут-то было. Мгновенно сообразив, что ему светит в случае, если комиссия превратно истолкует сию его невыгодную позу (впрочем, как она еще могла ее истолковать?), Петров громко, даже брызгая нарочно слюной, заорал:

— Вы что себе позволяете?! А? Немедленно прекратите ваши гнусные домогательства!

— Вы это чаво? — опешила тетя Соня, но тут и сама приметила солидный народ в коридоре.

Увы, в армиях она не служила и потому не имела той солдатской смекалки, которая помогает и щи из топора сварить, и заградотряд стороной обойти.

Тетя Соня лишь запричитала в голос, закрывши лицо руками, и тут же получила приказ явиться утром в бухгалтерию. Надо полагать, за расчетом. А Петр Петрович, как говорится, вышел из этой передряги победителем. Да и когда наша доблестная армия терпела поражения?

Единственное, чего не знал П П П, так это то, что с этого злосчастного вечера жизнь его круто переменится. Ох, круто.

Как оказался Серега в таинственном Гиблом бору, он так и не понял. Только что был в родной, до трещинки на стенах знакомой комнате общежития, и вот уже стоит посреди огромной избы, сложенной из почерневших, чуть ли не в сажень обхватом, бревен. Посреди горницы высился невероятных размеров стол, окруженный чурбаками, вдоль стен тянулись лавки-полати. Два маленьких оконца почти не пропускали света, да и не нужен он был — изба освещалась экраном громадного в полстены телевизора. Перед ним сидели два старца, при виде которых, Серега содрогнулся, хотя и не думал, что после сегодняшних приключений будет способен еще чему-то удивляться или пугаться…

Четыре лика того, что выглядел помоложе, кривила ехидная усмешка, восемь глаз грозно рассматривали появившихся. У второго же было три головы, совсем как у Змея Горыныча, гонявшего Серегу по улицам невесть где оставшегося Волопаевска.

А тут еще Бубенцов вспомнил вычитанное где-то: "Одной головой рыбу поедает, второй — скот всяческий, а третьей — людей".

— Не боись, — низким голосом пророкотал Троян, осматривая заробевшего гостя, — брехня это все. Третья голова у меня для птиц — ибо они суть обитатели воздушной ипостаси. Людишек же, вообще, не потребляю. Так разве… в воспитательных целях, — и он грозно воззрился на появившихся вместе с Серегой богов. — Доигрались, оболтусы! Радуетесь, что батяня в мысли погрузился, а старшего брата с вами нет, приглядеть некому?

Боги смолчали, лишь Перун явственно скрипнул зубами. Видно, уважение к старшинству хранилось здесь свято.

— Опять напортачили, — Троян махнул рукой в сторону экрана. — Это как же понимать? Твоя работа, Ярило?

На застывшей телекартинке виднелась тетя Соня с разинутым ртом и "оседлавший" ее Петров.

— Что еще за диво? — изумился Велес, появившийся в избе последним. Раньше с испугу подобным не занимались. Ну, времена…

— Четвертый раз досматриваем, — криво усмехнулся Стрибог. — Тетку эту завтра к начальству вызывают. По вашей, между прочим, милости.

— Плохо, — сказал Возень. — Могу себе представить, что она наболтает.

— Жалко, — осмелился подать голос Бубенцов.

— Чего? — недоуменно воззрился на него всеми головами Троян.

— Да тетю Соню, — пояснил Серега. — Она вообще-то ничего. Вредная немного, но в общем — справедливая. И не жадная совсем, не то что этот… тройное П.

— Вот еще забота, — недовольно пробурчал Троян.

— Может, того… молнией шваркнуть, — неуверенно предложил Перун. За пожаром об этакой-то мелочи все позабудут.

Серега дернулся, но вмешаться не успел.

— Эх, голова твоя серебряная, — усмехнулся Радогощ и слегка дернул Перуна за длинный золотой ус. — Не знаешь ты человеков нонешних. Да они чтоб за аморальщину кого прижучить — душу отдадут и на пожар не глянут. Вот так-то.