Виктор Сапарин - Однорогая жирафа (сборник)

Минут через двадцать электробус остановился у двухэтажного здания с ярко освещенными окнами.

— Приехали, — сообщила девушка.

На крыльце меня встретил широкоплечий человек в кожаном реглане и в шапке-ушанке. Я узнал Геннадия Степановича. Он обнял меня, забрал из моих рук вещи, тут же отдал их кому-то и повел меня внутрь.

Мы прошли просторный вестибюль, затем коридор и очутились в большой квадратной комнате, обставленной так, как того может только пожелать человек, прибывший из столицы.

— Немного удобнее, чем когда мы с вами ночевали, — помните, во время вынужденной посадки? — в благодушном голосе Геннадия Степановича я уловил нотку гордости. — Это у нас для приезжающих.

С удовольствием сбросил я полярное обмундирование. Принял ванну и обрел нормальный человеческий вид. Стоя на ковре, покрывавшем пол комнаты, я причесывался перед большим зеркалом. То и дело по занавескам пробегали световые блики, сменявшиеся тенью. Требовалось некоторое усилие, чтобы представить, что за этими окнами, за опущенными шелковыми маркизами, идет снег, расстилается тундра, хотя и изъезженная электросанями и освещенная фонарями, но все же тундра, а не улица большого города, наполненная движением.

Геннадий Степанович, появившийся снова на пороге, пригласил меня в столовую.

В зале, отделанном резными украшениями из дерева, стояло около дюжины столиков и большой общий стол. На каждом столе в вазах были срезанные живые цветы. Зимой, в тундре, за Полярным кругом!

— Ну, — сказал Геннадий Степанович, когда мы уселись за один из столиков, — За нашу встречу!

И он налил в бокалы розового вина из низенькой пузатой бутылки.

Мы чокнулись.

— Местное, — пояснил Геннадий Степанович.

Держа глоток во рту, я смаковал его, пытаясь определить, что это такое. Какой-то свежестью отдавало вино, которым потчевал меня Геннадий Степанович, и тонким, я бы сказал, естественным благоуханием. Оно было приятно на вкус…

— Между прочим, из морошки.

Я чуть не поперхнулся. Среди сложной гаммы ощущений от вина появилось новое: ощущение что меня слегка надули.

Геннадий Степанович чистосердечно рассмеялся, глядя на мой растерянный вид.

— Ну, ведь морошка не простая, — успокоил он меня. — Сами понимаете, ее столько скрещивали и отрабатывали, как говорится у нас в инженерном деле, что теперь она не уступит и черешне.

Мы выпили еще по бокалу.

Мне не терпелось узнать, в чем должно выразиться мое участие в работах Института приливов, но Геннадий Степанович решительно отклонил все мои попытки начать деловой разговор.

— Завтра, завтра, — сказал он категорически. — Спать пора.

Оказывается, по московскому времени было уже два часа ночи.

Когда я проснулся, в комнате было светло.

«Что это еще они придумали? — соображал я спросонок, подходя к окну и отдергивая занавеску, пронизанную ровным и сильным светом. — Искусственное солнце?»

Но вместо солнца я увидел луну. Огромная, круглая, с ясно различимой добродушной улыбкой, она светила сильно и спокойно, словно это был фонарь, заряженный аккумуляторами новой конструкции. Я вспомнил, что в дореволюционной России в провинциальных городах в лунные ночи уличное освещение выключалось: небесный фонарь давал больше света, чем все земные.

«А что, — подумал я, — ученые используют когда-нибудь Луну и для освещения. Запалят на ней с помощью атомной энергии гигантский «костер» или установят на ней зеркала, отбрасывающие солнечный свет на Землю. А может быть, просто посеребрят ее поверхность, покроют какой-нибудь амальгамой, чтобы увеличить естественное отражение в несколько раз».

В лунном свете была отлично видна бухта Капризная, с яркой дорожкой, пересекавшей темную поверхность воды, и силуэтами гор, так же похожих на двух кошек, как и двенадцать лет назад. Но там, где морды двух кошек сходились, оставляя проход в море, стояла теперь бетонная плотина, казавшаяся при лунном свете серебристо-белой. По краям ее, на вырубленных в горах площадках, высились два огромных здания. Одно было с узкими окнами, идущими от фундамента почти до самой крыши. Из длинных окон вырывался свет, более яркий, чем лунный, и ложился на откос горы, покрывая его светлыми и темными полосами. Другое здание, в восемь или десять этажей, было обычного для исследовательских учреждений типа.

Я стоял у окна, должно быть, очень долго. Не знаю, каким образом в комнате очутился Геннадий Степанович. Он был умыт, побрит и сиял обычным своим добродушием.

— Ну, у вас и видик, — произнес удерживая улыбку.

Я посмотрел в зеркало, вделанное в дверцу платяного шкафа. На ковре стоял босиком, в брюках с опущенными подтяжками и в ночной сорочке пожилой человек с выражением глупого восторга на заспанном лице.

— Вы, случайно, не лунатик? — продолжал подтрунивать надо мной Геннадий Степанович. — Я стучу, стучу в дверь, а он луной любуется…

— Не луной, а гидростанцией, — возразил я. — Только подумать, что та бешеная сила, нас когда-то в лодке, теперь укрощена и служит человеку.

— Это ведь Голубенцова идея. Помните «юношу»? Вы его еще тогда за поэта приняли!

— Что ж, — сказал я, — в этом есть и поэзия! Так что я не так уж и ошибся.

Геннадий Степанович ушел, сказав, что будет ждать меня в столовой.

За завтраком я вручил Геннадию Степановичу его фонарик.

Он очень обрадовался.

— Я очень дорожу этим фонариком, — заметил он, — с ним связана одна история… Когда-нибудь я расскажу ее… Но каким образом фонарь очутился у вас?

Я коротко рассказал, как нашел его.

— Действительно, — подтвердил мои догадки Геннадий Степанович, — фонарик заряжен за счет энергии Луны.

Он долго смеялся, когда услышал про первое мое предположение, что энергию добывают на Луне и затем переправляют на Землю в космических ракетах.

— У нас достаточно источников энергии и на Земле, — сказал он. — И мы не отказываемся ни от одного из них. Когда-нибудь, возможно, будут добывать нужное нам сырье, например ценные руды, и на Луне и доставлять на Землю, но, думаю, и это не понадобится. Проще, очевидно, будет изготовлять любые нужные нам химические элементы искусственным путем. Вот энергии нужно будет для всех этих целей все больше и больше. И здесь нет смысла отказываться от такого дарового источника, как энергия лунного притяжения. Это светило, обегающее Землю и вызывающее движение огромных масс воды в наших океанах, должно приводить в действие десятки, а еще лучше сотни советских приливных станций.

— Мне казалось, что атомная энергия сделает излишними другие энергетические источники, — сказал я.