Наталья Деева - Хирург

— Уродина. Овца безмозглая, — прорычал я разочарованно и зашагал к "Волге", из которой таращился водила.

— Шо вылупился?

Потупившись, он завёл мотор.

На месте, возле стоянки, я протянул карпале сотню и, предвкушая разборку, скрестил руки на груди. Он повертел купюру:

— А остальное?

— Вот скажи, я похож на лоха?

— Нет, — он облизал губы.

— Тогда какого беса ты, как лоха, меня разводишь? Вали отсюда, мужик, а то отгрёбёшь по первое число. Не хрен нормальных людей стричь. Понял?

Он втянул голову в плечи.

— Но мы же договорились…

— Мы? Это ты договорился! Ты у меня сейчас договоришься, шкура безмозглая! Я щаз тебя прямо тут и закопаю… вместе с ведром с болтами твоим. Вали отсюда, тварь. До трёх считаю. И раз, и два…

Мужик хлопнул дверью, "Волга" его взревела и рванула с несвойственной прытью.

— Совсем охренели, — пожаловался я деду-сторожу, который, похоже, на этой стоянке жил. — Совсем человеку житья нет, каждый обдурить старается. Вот ты, отец, тут всегда? Жить, что ли, больше негде?

— Да, шынок, — кивнул он. — Дом мой шгорел уж два года как, а помирать не хочется.

— Знаешь что, дед, — я протянул ему сотенную. — Лучше тебе денег дам, чем тому чмырю. На вот. Хочешь — пропей, хочешь — прогуляй.

Уезжал я, чувствуя себя настоящим человеком.

Открыв дверь дома, я утонул в запахе выпечки. Неужели Анжелка постаралась? Офигеть! В жизни ничего не готовила — и на тебе! Захлёбываясь слюной, я скинул туфли и протопал в кухню, но увидел там не свою благоверную, а пухленькую тётушку в фартуке и розовой косынке. Она улыбнулась и поздоровалась.

— Ты кто ещё такая? — не выдержал я, меньше всего мне хотелось посторонних людей в своём доме.

— Няня, — она испуганно захлопала ресницами. — Меня Анжелика наняла.

— Может, она тебя и спать со мной вместо себя положит? — проворчал я, располагаясь в кресле. — Где она шляется?

— Поехала по магазинам мебель смотреть, — голос няни потускнел. — Вы ужинать будете?

— Буду, а шо есть?

— Свиные отбивные с сыром и грибами, жареный картофель и яблочный пирог, — вяло отчиталась она.

— Класс! Не, хорошо, что ты есть. Давай, — я смахнул со стола Анжелкины журналы. — Давай сюда, жрать хочу как зверь.

Только я набил рот и включил телик, как скрипнули петли и донеслись голоса: довольный Анжелкин и приглушённый мужской… не, мужские. Мужиков было несколько. Дверь распахнулась, и ввалилась моя жена с коробкой в руках, следом вошли два мужика бомжеватого вида, навьюченные тюками. Я попытался проглотить еду и выругаться, но жрачка стала поперёк горла. Ни туда, ни назад. Уржаться, наверно, можно, если со стороны смотреть: красный от натуги хозяин дома сидит, вытаращив глаза, и совершает конвульсивные движения шеей. Пожрать не дают спокойно, суки!

Не замечая меня, Анжелка поставила коробку на пол, указала на засиженную мухами люстру над моей головой:

— Большую розовую повесим вот сюда, — щебетала она. — А синенькие, что поменьше…

В этот момент я протолкнул еду в желудок, вскочил и заорал:

— А ну пошли отсюда на хрен!

Переглянувшись, мужики сложили тюки и попятились. Анжелка побледнела и прижалась к стенке.

— Котик, миленький, что случилось?

— Чужие люди в доме, — я успокоился и сел. — Предупреждать надо, ты же знаешь, что не надо приводить сюда никаких людей.

— Ты какой-то странный, что случилось? — повторяла она как заведённая. — Я купила люстры и шторки, это грузчики, они помогли принести.

— Я — ем. Когда я ем, должно быть тихо.

В соседней комнате заорал малой, нянька бросилась его утешать, затянула колыбельную. Её пухлые руки двигались вниз-вверх, вниз-вверх, вниз-вверх.

Говорить Анжелке о том, что меня тревожит? Нет. Пусть живёт спокойно, покупает всякую хрень и радуется. Я — мужик и должен уметь заботиться о своей семье. Убедившись, что я успокоился, жена села рядом, коснулась моей руки:

— Ну что ты так? Людей напугал, меня…

— Думаешь, мне приятно, что мы в такой жопе? Это ведь всё на мои плечи ложится. Думаешь, легко мне?

Она ткнулась носом в шею, защекотала лицо кудряшками, я прижал её и поцеловал, ощущая, как становится легко и спокойно.

— Я у врача была, мне сказали, что уже можно.

— Тогда идём в спальню.

Ночь была офигенно страстной.

Очнулся я с головной болью. Как после буйного бухалова. Не помню, как засыпал. Похоже, мы вдвоём заснули от усталости. Помню, Анжелка что-то говорила, говорила, а я только мычал и в подушку тыкался. Она ещё спит, каштановые кудри по подушке разметались, из приоткрытого рта слюна вытекла, оставив на щеке белесую дорожку. Дерьмо! И что, я должен её целовать? Я потёр губы: вроде бы, рот не слюнявый. Башка, блииин, раскалывается, двигаться больно. Проковыляв в ванную, я сунул голову под холодную воду, наглотался обезболивающих и улёгся в столовой на диване, включил телик без звука.

Взгляд. Снова этот взгляд. Хрен с вами — убивайте. Стреляйте, да хоть по частям режьте! С места не сдвинусь. Я зажмурился, ожидая пулю в лоб. Ничего не случилось. Ничего и не случится, это просто глюки, у меня медленно едет крыша. Спустилась Анжелка, рядом села, посмотрела выжидающе.

— Я каталоги взяла из мебельных магазинов. В "Московском доме" присмотрела кожаный диван на распродаже, совсем недорого, сейчас тебе покажу, вот он, посмотри. Скажи, классный? Сюда поставим. В спальню я нашла…

Она тарахтела и тарахтела, а я думал о своём. Думал, что мне хочется куда-то поехать, развеяться, лишь бы тут не киснуть. Вот, голова пройдёт, сяду за руль и по магазинам её повезу. Мне пофиг все эти диваны и прочая херня, мне хочется, чтобы исчез тот, кто смотрит в спину. Чтобы не вздрагивать от каждого шороха. И ведь не за себя страшно, за неё, вот, страшно, за сына, погибнут ведь ни за что, ни про что.

Понемногу боль успокоилась, и я предложил-таки Анжелке прокатиться, пойти в ресторан, а потом заскочить в мебельный и оплатить то, что она присмотрела. Мне было в падлу заниматься домом — бабье это дело. Тем более, вкус у жены отменный — выбрала же меня из тысяч мужиков.

— Давай сначала за мебелью, а потом — в ресторан! — она чмокнула меня в щёку. — Обмоем покупки.

Я пожал плечами:

— Мне всё равно.

— Тогда я побежала одеваться.

Странные всё-таки бабы! Мужик на работе горбячит, света белого не видит, подставляется, нервничает, а у бабы одна забота: купить диван. Если не диван, то шубу, не шубу, так сумку. Если не купить бабе то, что она хочет, ей будет казаться, что её жизнь кончена. Хотя у неё этими сумками (туфлями, шубами) все шкафы забиты, для неё твой отказ, что конец света, не меньше. В доме полно мебели — старенькой, но добротной, живи — не хочу. Нет, моча в голову ударила: подавай новую. Бери, бери новую, жри, если ты от этого счастлива.