Олдос Хаксли - Субботний вечер

Питер повернулся и подошел к богиням. У Той, что с хрипотцой, оказались узкие глаза и печальная складка губ, лицо худое и почти трагическое. У Воркующей щеки покруглей, лицо белее, румянец ярче, глаза голубее. Питер смотрел то на одну, то на другую и не мог решить, которая красивее.

Он опустил наземь извивающегося Понго. "Вот ваша собака", - только и хотел он сказать. Но от ослепительной прелести этих лиц к нему разом вернулась застенчивость, а с нею и заикание.

- Вот ваша... - начал он, но "собаку" выговорить не сумел. Звук "с" для Питера всегда был камнем преткновения.

Ко всем обиходным словам, начинающимся с какой-нибудь трудной для него буквы, Питер подбирал про запас синонимы полегче. К примеру, кур и петухов он называл "цыплятки" не из ребяческой нежности к ним, а потому, что "ц" давалось ему не так трудно, как "к" и "п". "Бензин" и "дрова" он заменял неопределенным "топливо". "Грязь" заменял "мусором". Синонимы он подыскивал почти так же изобретательно, как англосаксонские поэты, которым вместо рифмы служила аллитерация, а потому, чтобы "море" звучало согласно с "волнами" или "крабом", они именовали его "великими водами" или "колыбелью кораблей". Но Питер не столь отважно пускался в поэтические вольности, как его саксонские предки, и ему приходилось иногда самые трудные слова, для которых не нашлось удачной прозаической замены, диктовать по буквам. Так, он постоянно сомневался, назвать ли кружку чашкой или выговаривать раздельно: "к-р-у-ж-к-а". И поскольку для вилки не находилось другого синонима, кроме "трезубца", он так и произносил по буквам: "в-и-л-к-а".

И сейчас он споткнулся на простом слове "собака". У него было в запасе несколько синонимов. Когда он не слишком волновался, ему все же чуть легче давался "пес". А если "п" не выговаривалось, он не без иронии, но и с некоторой пышностью именовал нашего четвероногого друга "родичем волка". Но под взглядами двух богинь он совсем разволновался и понимал, что ему не одолеть ни "с", ни "п", ни даже "р". Понапрасну он маялся, пытаясь вымолвить сперва собаку, потом пса, потом родича. Он покраснел до ушей. Его страданий не передать словами.

- Вот ваш цербер, - выдавил он наконец. Он и сам понимал, что слово это прозвучало чересчур театрально. Но только с ним и удалось совладать.

- Большущее вам спасибо, - сказала Воркующая.

- Вы были изумительны, просто изумительны, - сказала Та, что с хрипотцой. - Но, боюсь, вы ранены.

- О, это н-ничего, - объявил Питер, обмотал укушенную руку платком и сунул в карман.

Между тем Воркующая прицепила к ошейнику Понго поводок.

- Теперь можете его отпустить, - сказала она.

Питер послушался. Маленький черный бульдог тотчас метнулся в ту сторону, куда поневоле отступал его враг. Поводок натянулся, и Понго, рывком поднятый на дыбки, так и остался в позе геральдического льва на дворянском гербе, заливаясь неистовым лаем.

- А это не опасно, вы уверены? - настаивала Та, что с хрипотцой. Дайте-ка я посмотрю.

Питер послушно снял носовой платок и протянул руку. Ему казалось, сбываются все его надежды. И вдруг он с ужасом заметил, что ногти у него грязные. Ох, если бы, если бы он перед уходом вымыл руки! Что о нем подумают богини? Багрово краснея, он попытался отнять руку. Но заботливая богиня ее удержала.

- Подождите, - сказала она. Потом прибавила: - Рана скверная.

- Жуткая! - подтвердила Воркующая, тоже разглядывая руку Питера. - Мне ужасно неприятно. Надо ж было моей глупой собачонке...

- Непременно сейчас же идите в аптеку, - перебила Та, что с хрипотцой, - пускай вам промоют рану и перевяжут.

Она подняла голову и посмотрела уже не на руку Питера, а в лицо.

- В аптеку, - эхом отозвалась Воркующая и тоже подняла голову.

Питер переводил взгляд с одной на другую, его одинаково слепили и широко раскрытые голубые глаза, и узкие, загадочные, зеленые. Он нерешительно улыбнулся обеим и нерешительно покачал головой. Украдкой опять замотал руку платком и спрятал от посторонних взоров.

- Это н-ничего, - опять сказал он.

- Непременно пойдите в аптеку, - настаивала Та, что с хрипотцой.

- Непременно! - воскликнула Воркующая.

- Н-ничего, - повторил Питер.

Не хотел он идти ни в какую аптеку. Он хотел остаться с богинями.

Воркующая обернулась к подруге.

- Qu'est-ce qu'on donne a ce petit bonhomme? {Что дать этому малому? (фр.).} - быстро проговорила она, понизив голос.

Та пожала плечами и мимолетной гримаской дала понять, что не знает, как быть.

- Il serait offense, peut-etre {Как бы он не обиделся (фр.).}, заметила она.

- Tu crois? {Ты думаешь? (фр.).}

Та, что с хрипотцой, бросила быстрый взгляд на предмет их разговора, оценила его всего, от дешевой фетровой шляпы до дешевых башмаков, от бледного прыщеватого лица до немытых рук, от очков в стальной оправе до кожаного ремешка часов. Питер поймал на себе ее взгляд и несмело, с застенчивым восхищением улыбнулся. Какая она красивая! Интересно, о чем они шепчутся. Может быть, обсуждают, пригласить ли его к чаю? Едва у него мелькнула эта мысль, он твердо решил, что так оно и есть. Свершилось чудо. Все идет в точности, как виделось ему в мечтах. Вот только вопрос, хватит ли у него храбрости прямо сейчас, при первой встрече, предложить им свободные такси в своем сердце.

Та, что с хрипотцой, опять повернулась к подруге. И снова пожала плечами.

- Vraiment, je ne sais pas {Право, не знаю (фр.).}, - прошептала она.

- Si l'on lui donnait une livre? {Может быть, дать ему ливр? (фр.).} предложила Воркующая.

Та кивнула:

- Comme tu voudras {Как хочешь (фр.).}.

Подруга отвернулась, чтобы незаметно было, как она роется в сумочке, а Та, что с хрипотцой, сказала Питеру:

- Вы ужасно храбрый.

И улыбнулась.

Под ее спокойным, уверенным, невозмутимым взглядом Питер только и сумел покачать головой, покраснел и потупился. Он бы счастлив был не сводить с нее глаз, и, однако, никак не удавалось выдержать этот хладнокровный взгляд в упор.

- Похоже, что вы привыкли обращаться с собаками, - продолжала она. - У вас и своя есть?

- Н-нет, - ухитрился ответить Питер.

- Ну, тогда вы настоящий храбрец, - сказала она. И увидав, что подруга уже нашла нужную бумажку, взяла руку Питера и крепко пожала. - Ну, прощайте. - Она улыбнулась очаровательней прежнего. - Мы вам ужасно признательны! Ужасно признательны, - повторила она и сама удивилась, почему опять и опять повторяет слово "ужасно". Слово совсем не из ее обихода. Но почему-то оказалось - оно подходит для разговора с этим заморышем. К простонародью она всегда обращалась очень приветливо и с мальчишеской живостью пересыпала свою речь жаргонными словечками.

- П-п-п... - начал Питер.

Неужели они сейчас уйдут, с тоской подумал он, вот так вдруг исчезнут из его чудесной розовой мечты. Уйдут навсегда, не пригласят его к чаю, не оставят адреса? Он готов был взмолиться - пусть они немножко помедлят, пусть позволят увидеться с ними еще раз. Но знал, что не выговорить ему нужных слов. Сказанное с хрипотцой "прощайте" пробудило в нем отчаяние, какое испытываешь перед неминуемой катастрофой, которую бессилен предотвратить.