Стивен Бакстер - Корабли времени

С детским восторгом Хилари собрала полные ладони. Мы были совершенно одни на пляже. И я вдруг с новой силой почувствовал этот идиллический мир палеоцена, и каждую песчинку под ногой, и каждую каплю пота на уже начинающей лысеть голове – и животное тепло, исходившее от женщины рядом со мной. И вся стройная квантовая система Множественности Миров слилась для меня в два понятия – Здесь и Сейчас.

И мне тут же захотелось обсудить кое-что с Хилари.

– Ты знаешь…

Но она выпрямилась, оборачиваясь к морю.

– Послушай.

Я смущенно завертел головой, прислушиваясь к шуму леса, шелесту морских волн и величественной пустоте неба. Единственными звуками были тонкое шевеление бриза в лесу да шлепанье воды по прибрежной кромке.

– Что такое?

Но ее лицо уже изменилось: это было лицо солдата, проницательное и настороженное одновременно.

– Одномоторный, – проговорила она. – Это двенадцатицилиндровый «Даймлер-Бенц».

Вскочив на ноги, Хилари приложила ладони ко лбу, вглядываясь в небо. Тут и до моего слуха донеслись незнакомые звуки. Казалось, где-то гудит насекомое, приближаясь со стороны моря…

– Видите? – показала Хилари. – Вон там.

Я посмотрел в направлении ее руки, и тут же заметил странную рябь над поверхностью моря, к востоку от нас. Клубящаяся точка – размером с месяц, когда он появлялся на небосклоне, и к тому же с едва заметным зеленоватым свечением.

Но в центре этого воздушного колебания находилось нечто плотное, имевшее крестообразную форму – оно приближалось к нам с восточной, германской стороны. Жужжание усилилось.

– Бог мой, – вырвалось у Хилари Бонд. – Это «Мессершмитт»! И похоже, «бэ-эф сто девять-эф»…

– Мессершмитт, немецкое слово, – повторил я, понимая, что выгляжу полным идиотом.

Она посмотрела на меня.

– Еще бы – конечно, немецкое. Вы что, не поняли?

– Что я должен понять?

– Это немецкий аэроплан. «Die Zeitmaschine» пришла охотиться на нас!

Наклонившись, как замершая в воздухе чайка, к поверхности вод, она пошла параллельно морю, к берегу. С нарастающим шумом, и так быстро, что нам пришлось вывернуть шеи, чтобы увидеть, как она проходит над нами на высоте в сотню футов.

Машина была тридцати футов в длину и немногим меньше в размахе крыльев – отчего издалека напоминала идеальный крест. На носу у нее вращался пропеллер – должно быть, он и вызывал ту самую рябь в воздухе. Иссиня-серое днище и крапчатые бока – не иначе, как для маскировки. Черные кресты на фюзеляже и крыльях недвусмысленно указывали страну происхождения, и это были не единственные воинственно-милитаристские знаки на раскрашенном корпусе летательного аппарата: мелькнули орлиная голова, воздетый меч и тому подобное. Как татуировки у уголовников. Под брюхом висели покрашенные все той же небесно-синей краской шестифутовые бомбы каплевидной формы.

На секунды мы с Бонд замерли, завороженные зрелищем, словно религиозным видением.

Возбудимый молодой человек, похороненный во мне – тень бедного потерянного пропавшего Моисея, вздрогнул при виде этой элегантной машины. Что за приключение для пилота! Что за славный вид! И какое мужество нужно, чтобы бросить такую машину в почерневшее от дыма небо Германии 1944 года – подняв его так высоко, что Европа ляжет под крыло как расстеленная карта, покрытая настоящим песком и морем, и лесом и крошечными, кукольного вида людьми – а затем еще включить платтнеритовый контур и уйти во Время. Я представил себе, как мелькает перед этим кораблем поднебесным метеоритом Солнце и как визу виден изменяющийся пластичный ландшафт, словно вылепливаемый невидимой рукой, течет и деформируется…

Затем крылья снова сверкнули, наклоняясь, и самолет пошел пропеллером на нас. Машина легла на крыло и ушла вверх, взмыла за лес, в направлении лагеря Экспедиционных сил.

Хилари побежала, прихрамывая по песку, оставляя левой ногой ассиметричные воронки в песке.

– Куда ты?

Схватив башмаки, она стала натягивать их, проигнорировав носки.

– Куда, куда… В лагерь, конечно!

– Но… – я бессмысленно уставился на маленькую трогательную горку моллюсков. – Ты же не сможешь перегнать мессершмитт? Тогда зачем? Что ты собираешься делать?

Схватив винтовку, она выпрямилась, вместо ответа удостоив меня равнодушным взором. После чего развернулась и бросилась по тропе, уводившей в джунгли, исчезнув через некоторое время под сенью диптерокарпусов.

Шум мессершмитта растаял в небе, заглушенный шелестом крон. Я остался на пляже в полном одиночестве, среди моллюсков и шелеста прибоя.

Все это казалось совершенно нереальным: война, вмешавшаяся в идиллию палеоцена? Я не ощущал страха – лишь странное чувство полной потерянности.

Наконец я сбросил оцепенение и уже был готов последовать за Бонд, в чащу. Но не успел я потянуться за ботинками, как тонкий нечеловеческий голос донесся до меня через пляж:

– Нет! К ВОДЕ! Скорее, к воде!

Это был Нево: морлок ковылял ко мне по песку, спотыкаясь, часто тыча клюкой из коряги, при этом маска не его лице тряслась, отгибалась, ходила волнами.

– Что это? Ты видел, что происходит? Эта «Zeitmaschine»…

– В воду.

Он налег на свой костыль, точно марионетка на палке, тяжело и часто дыша. Слова выходили из него толчками:

– В во… ду. Мы должны… зайти…

– У меня нет времени купаться, дружище! – рявкнул я. – Ты что, не видишь..

– Не… понял, – выдохнул он. – Ты… Ты не… придешь…

В растерянности я обернулся к лесу. Над кронами выскользнула «Zeitmaschine», легкая, изящная и стремительная отсверкивая голубой и зеленой краской. Скорость у нее была потрясающая, а отдаленный шум напоминал сердитое жужжание насекомого.

И тут я расслышал дробное покашливание орудий и свист снарядов.

– Они отстреливаются из зениток, – обернулся я к морлоку, уже охваченный азартом войны, свойственным представителям человеческой расы. – Понимаешь? Самолет вычислил лагерь, но они держат оборону…

– Море… – упрямо выдавил Нево. Он дергал меня за руку, точно ребенок – слабо и настойчиво – так что я был вынужден оторваться от картины воздушного сражения. Отлипшая от лица маска с щелястыми прорезями глаз и жалобно раскрытый рот были у меня перед глазами. – Сейчас море – единственное убежище. Последнее…

– Убежище? О чем ты говоришь? Сражение происходит в двух милях отсюда.

– У них бомбы. В этом варианте Истории у германцев очень опасные бомбы… Это каролиний.

– Но я…

– Ты все равно ничем не поможешь. Все, что ты сейчас можешь сделать – это спастись. Потому что если не будет тебя – это никогда нельзя будет исправить.

Так налегая на меня и дергая, он постепенно достиг своего, и я позволил завести себя, точно ребенка, в воду.