Алексей Ефимов - На землях рассвета

Тут был почти темный коридор. Свет падал из двух окон в его торцах, жутко отблескивал на колыхавшейся воде и исчезал без остатка в совершенно темных провалах открытых дверей. Другие двери были наглухо закрыты. От стен время от времени разбегалась рябь. Положив на сырую штукатурку ладонь, Лэйми ощутил быстрые, мгновенные содрогания. Они пронизывали его тело насквозь, отдаваясь где-то глубоко в сердце. Что бы ни случилось, но они пришли сюда не напрасно. Далеко не напрасно…

Слева от него, за спиной, была ведущая наверх лестница. Дрожа от холода, юноша пошел по ней, чувствуя, как мягко, беззвучно прогибаются под ногами ее влажные пыльные доски.

На верхней площадке Лэйми осмотрелся. Она оказалась небольшой, пустой и неожиданно светлой. Здесь была железная лестница, — она вела к обитому жестью люку над головой — и единственная белая филенчатая дверь в левой стене. За ней были люди, которые так странно смотрели на них, однако оттуда не доносилось ни звука.

Лэйми оглянулся. Охэйо стоял в шаге за его спиной, сжимая в руках излучатель, его глаза недобро блестели. Юноша повернулся и ударил ногой в дверь.

Удар отдался гулким эхом, но дверь даже не вздрогнула — она не была заперта, но настолько разбухла от влаги, что Лэйми пришлось нажать со всей силы, чтобы открыть ее. Она подалась неожиданно, с оглушительным треском. За ней, в светлом, просторном помещении — голый дощатый пол, никакой мебели — стояло десятка два костлявых мужчин в больничных пижамах и еще несколько в замызганных белых халатах. Судя по тупым лицам «пациентов», Лэйми действительно попал в приют для дебилов. Он был мокрый до костей и дико дрожал от холода, — а может, и не только от него.

На него внимательно уставилось несколько десятков глаз — все они были одинаковые, темные, неподвижные. Лэйми уже видел такие глаза на улицах и после рассказа Аннита понимал, что все это значит.

В тот же миг все, кто был в комнате, бросились на них.

Нападавшие были молчаливы, как муравьи — так никогда не ведут себя люди, бросаясь в атаку, и это рассеяло последние сомнения юноши.

Быстрые синеватые вспышки разметали набегавшую живую волну. Лэйми всего за секунду четыре раза нажал на спуск, застрелив четыре или пять тварей. Почти в тот же миг рядом с ним раздались выстрелы Охэйо — и убитых стало десять или одиннадцать. Их тела с костяным стуком повалились на пол, но это не задержало атаку даже на мгновение: хотя под огнем полегла добрая половина нападавших, уцелевшие и не думали отступать. Один из них налетел-таки на Охэйо, и тот ткнул врага стволом в горло — изо всех сил и не жалея. Из слюнявой пасти выплеснулась кровь, бессмысленные глаза выпучились. Тощая фигура с храпом повалилась назад. Лэйми ударил так же — и второй оборотень скорчился, хватаясь за разбитую тяжелым оружием голову. Из-за него тут же налетел санитар, вышибив из его рук излучатель и едва не сбив с ног.

Лэйми выхватил острый, как бритва, анатомический нож из лаборатории Мурга — его лезвие описало широкий полукруг, словно коса, и от него отшатнулись, зажимая кровавые раны. При виде крови в его душе внезапно взметнулась дикая ненависть к этим тварям, убивая которых он убивал людей. Юноша сам бросился на санитара и всадил в него все восемь дюймов нержавеющей стали — прямо в поддых. Рот санитара исказился, но из него не вылетело ни звука. Оно — Лэйми не смел назвать это человеком — отшатнулось и рухнуло, захлебываясь кровью.

Они отступили на лестницу. Охэйо поднял излучатель, готовясь выпустить оставшиеся заряды — но было уже слишком поздно. В этот же миг от невыразительного лица умиравшего отделилось темное, почти прозрачное облачко — оно скользнуло к голове Охэйо и, коснувшись ее, исчезло. Аннит выронил оружие и начал кататься по полу, вцепившись себе пальцами в лоб — казалось, он старается отодрать от себя нечто невидимое. На него бросились сразу со всех сторон и он исчез, погребенный под грудой тел.

Лэйми бросился в эту кучу, щедро раздавая удары острой сталью. Кто-то свалился на пол со сломанным клинком между лопаток и пришлось сражаться врукопашную, что оказалось очень нелегко — нападающие выглядели довольно-таки хилыми, зато их было много. Вскоре живая волна прижала юношу к стене. Десятки рук вцепились в его волосы, уши, схватили за руки и за одежду, опрокинули на пол, лицом вниз. Нападавшие действовали удивительно согласованно, словно единое многорукое существо.

Отчаянно, ломая кости, Лэйми попытался вырваться. Тщетно! В каждую его руку и ногу вцепилось по нескольку чужих ладоней. В бешеной ярости он рванулся еще раз. В его душе полыхнула ненависть, желание убивать в чистом виде, не облеченное никакими образами — и куча навалившихся на него тел внезапно рассыпалась с глухими стонами: еще мгновение и юноша дотянулся бы до излучателя. Но прежде, чем он понял, что обладает оружием гораздо более мощным, последовал ответный удар — не по его воле, которая все равно бы не поддалась, а по глазам. Лэйми ослеп — всего на несколько мгновений, но и этого оказалось достаточно, чтобы его охватил дикий страх. Опомниться ему не дали — железные пальцы вцепились в горло, нажали на сонные артерии, словно клещами. В голове все мгновенно поплыло.

Темнота.

Лэйми очнулся, когда его подняли и куда-то понесли. Его по-прежнему держал добрый десяток крепких рук и он только бессмысленно трепыхался, стараясь вырваться. Твари (или же одна тварь, смотревшая на него множеством глаз) тащили его на удивление сноровисто и ловко, без казалось бы неизбежной в таких случаях суматохи.

Юноша повернул отяжелевшую голову. Охэйо повис на поднявших его руках и выглядел изрядно ошалевшим. Похоже, он не вполне понимал, что это с ним, однако тоже пытался вырываться. У Лэйми отлегло от сердца. Правду говоря, он не представлял, что стал бы делать, превратись Охэйо в одного из НИХ.

Через вторую дверь, — совсем рядом с той, в которую они вошли, — пленников вытащили в узкий коридор с дощатым полом, синими крашеными стенами и множеством других дверей. Некоторые из них были открыты. Как Лэйми не старался, ему не удалось разглядеть там ничего чудовищного — обстановка была самая убогая, но не более того.

Их протащили через весь коридор и внесли в душевую или в то, что когда-то было душевой — небольшую комнату с двумя окнами. Сквозь пыльные стекла, вставленные в закрашенные, зарешеченные изнутри рамы падал ровный, мягкий свет. Здесь было теплее, чем снаружи — застоявшееся, какое-то мертвое тепло, затхловатое, с привкусом грозы и гнили. Стены и пол были до половины покрыты гладким белым кафелем. В центре комнаты…