Вашингтон Ирвинг - И грянул гром… (Том 4-й дополнительный)

— Кое-кто у нас уверен, — говорил Дейв, — что сестренка малыша могла бы рассказать, где он нашел свой клад, если бы захотела. Она частенько бегала в пустыню вместе с ним. И когда все это приключилось, она словно ополоумела, а потом и вовсе онемела, но теперь, я слышал, балакает опять. — Он покачал головой. — Бедняжка Элен, она, похоже, выросла бы красавицей…

— А где она живет? — осведомился я.

— С мамашей в Сейлеме, — ответил Дейв. — Окончила курсы, нанялась секретаршей к какому-то тамошнему юристу…

Миссис Прайс оказалась женщиной пожилой и весьма суровой, а ее влияние на дочь почти не ведало границ. Она согласилась на предложение, чтобы Элен стала моей секретаршей, едва я упомянул цифру жалованья. Что касается допуска на Элен, я получил его с первого телефонного звонка: она уже проходила проверку, когда расследовали происхождение того злополучного кристалла. Оберегая репутацию дочери, миссис Прайс позаботилась о том, чтобы Элен нашла приют у ее знакомых в Баркере. Впрочем, репутация была вне опасности. Я не остановился бы перед тем, чтобы сделать Элен своей любовницей, если бы это помогло мне добиться цели, я вытянул бы из нее ее секрет лаской, если бы он только существовал. Но какой я мог принести ей вред, если сам прекрасно знал, что лишь разыгрываю представление под названием «Месть Дьюарда Кемпбелла»? Я же знал, что никакого урана мы никогда не найдем.

Элен была обыкновенная худенькая девочка, этакая перепуганная льдинка. Она носила туфли на низких каблуках, нитяные чулки и простенькие платьица с беленькими воротничками и манжетами. Единственной примечательной ее чертой была безупречно гладкая кожа — выгнутые темные брови, голубые с поволокой глаза и эта кожа придавали ей по временам вид совершенно неземной. Сидит она, бывало, опрятненькая, самопогруженная, коленки вместе, локотки прижаты, очи долу, голосок еле слышен — неприступная, как улитка в раковине. Стол ее располагался напротив моего, и она сидела так целыми днями, выполняла все, что бы я ей ни поручал, но расшевелить ее не удавалось никакими силами.

Я пытался шутить, пытался дарить ей всякие пустячки и оказывать знаки внимания, пытался напускать на себя печаль и делать вид, что остро нуждаюсь в жалости. Она выслушивала меня и продолжала работать — и оставалась далека, как звезда. Только через две недели и то по чистой случайности я сумел подобрать к ней ключик.

В тот день я решил бить на симпатию. Я заявил, что все бы ничего, что можно жить и в ссылке, вдали от дома и от друзей, но чего я положительно не способен вынести, так это унылого однообразия района поисков. Каждая его точка, мол, походит на любую другую, и на всем его протяжении нет ни одного живописного уголка. Что-то затеплилось в ней, и она взглянула на меня так, словно только что проснулась.

— Да тут полно удивительных мест, — сказала она.

— Садитесь в «джип» и покажите мне хоть одно, — бросил я с вызовом.

Она упиралась, но я насел на нее с ножом к горлу. Я повел «джип» в пустыню — он трясся и кренился, объезжая лавовые проплешины. Наша карта врезалась мне в память во всех деталях, и я знал, где он едет, знал каждую минуту, но только по координатам. Мы разбросали по пустыне дополнительные ориентиры: буровые скважины, воронки от сейсмических взрывов, деревянные вешки, консервные банки, бутылки и бумажки, пляшущие на нескончаемом ветру, — и все равно она оставалась до отчаяния однообразной.

— Скажите мне, когда мы доберемся до какого-нибудь из ваших удивительных мест, и я остановлюсь, — объявил я.

— Да тут кругом такие места, — отвечала она. — Прямо здесь, например.

Я остановил машину и посмотрел на Элен в изумлении. Голос ее стал грудным и сильным, глаза широко раскрылись. Она улыбалась — этого я вообще еще никогда не видел.

— А что здесь особенного? — поинтересовался я. — Чем замечательно это место?

Она не ответила. Она вышла из машины и отошла на десяток шагов. Самая ее осанка изменилась — она чуть ли не танцевала. Я приблизился и тронул ее за плечо.

— Ну скажите, что здесь особенного? — повторили.

Она обернулась, но глаза ее смотрели не на меня, а мимо и вдаль. В ней появилась какая-то новая грация, она излучала энергию и стала вдруг очень хорошенькой.

— Здесь водятся псы, — сказала она.

— Псы?!.

Я внимательно оглядел чахлую полынь на убогих клочках земли, затерянных среди уродливых черных скал, и вновь перевел глаза на Элен. Что-то было неладно.

— Большие глупые псы, — сказала она. — Они пасутся стадами и едят траву. — Она продолжала озираться и всматриваться. — Огромные кошки нападают на псов и пожирают их. А псы плачут, плачут. Разве вы не слышите?…

— Но это безумие! — воскликнул я. — Что с вами?

С таким же успехом я мог бы ее ударить. Она мгновенно вновь замкнулась в себе, и я едва расслышал ответ.

— Простите меня. Мы с братом играли здесь в свои игры. Это была для нас вроде как сказочная страна, — На глаза Элен навернулись слезы. — Я и бывала здесь с тех самых пор, как… Я забылась. Простите меня.

Пришлось поклясться, что мне необходимо диктовать ей «полевые заметки», чтобы снова вытащить Элен в пустыню. Она сидела в «джипе» со своим блокнотом и карандашом, будто одеревенев, а я лицедействовал ее счетчикам Гейгера и бормотал тарабарщину на геологическом жаргоне. Плотно поджав побледневшие губы, она отчаянно боролась со слышным ей одной зовом пустыни, и я видел, что она потихоньку проигрывает в этой борьбе.

В конце концов она опять впала в то же самое странное состояние, и на этот раз я уж постарался не нарушить его. Диковинным и удивительным был этот день, и я узнал много нового. Каждое утро я заставлял ее выезжать и вести «полевые заметки», и с каждым разом было все легче и легче сломить ее. Но едва мы возвращались в контору, она опять цепенела, и оставалось только диву даваться, каким же образом в одном теле уживаются два столь разных человека. Я называл два ее воплощения: «Элен из конторы» и «Элен из пустыни».

Частенько после ужина я беседовал на веранде со старым Дейвом. Однажды вечером он предупредил меня:

— Люди болтают, что с тех пор, как помер ее брат, Элен слегка не в своем уме. Они беспокоятся за тебя. И за нее…

— Я отношусь к ней как старший брат, — отвечал я. — Я никогда ее не обижу, Дейв. И если вдруг мы отыщем залежь, я позабочусь, чтобы ей хорошо заплатили…

Дейв покачал головой. Хотел бы я объяснить ему, что это всего-навсего безобидная игра и что никто никогда не найдет здесь никакого золота. И тем не менее игра захватила меня.

«Элен из пустыни» была само очарование, когда, беспомощная, сама того не желая, выдавала мне свои тайны. В теле женщины жила маленькая девочка. Голос ее обретал звучность, хотя она едва дышала от возбуждения, лицо становилось живым и проказливым, и та же чудесная перемена задевала и меня. Смеясь, Элен носилась меж черных камней и тусклой полыни и в мгновение ока наделяла их красотой. Она взяла в привычку водить меня за руку, случалось, мы с ней убегали от «джипа» на добрую милю. Обращалась она со мной, как если бы я был слепец или малое дитя.