Журнал «Если» - «Если», 2009 № 04

— Вы решили?

Она не отвечала на вопрос, а спрашивала сама, и это было ново. Более того — в ее бесстрастном голосе намечалось что-то вроде интереса.

— К морю, — сказала Женя.

— Нет, в замок, — перебил ее Лёшка.

— Вы не решили. Нужно думать. Думайте. — Она говорила спокойно и строго, как учительница у доски, но это спокойствие шло явно от противного. — Когда решите — возьмите меня за руки!

Она почти выкрикнула эти слова. Но ничего не случилось. Они продолжали идти тем же размеренным шагом. Это сбило меня с толку, я ослабил внимание и пропустил нужный момент. Мгновение назад мне казалось, что они, все трое, крепко держатся за руки, и тут же они свернули в какую-то подворотню. Я промедлил малость, прежде чем осознал, что впереди их нет. Самую малость, и все-таки было уже поздно. Когда я бросился вслед за ними, то никого уже не увидел. До сих пор не уверен, что вошел туда же, куда и они. Двор не был проходным, ничего там не росло, и прошло слишком мало времени, чтоб они успели куда-нибудь спрятаться. И все-таки их не было.

Я не сразу пошел домой, а порядочно покружил по улицам. Меня не просто сбило с толку неожиданное исчезновение двух женщин и мальчика средь бела дня и посреди города. В конце концов, это могли быть шутки, которые играл дым. Но я был озадачен этим нелепым разговором. Заведений с названиями «Море» или «Замок» у нас в городе не имелось, это я знал точно, не говоря уже о чем-либо подобном в натуре. Кремль, конечно, был, но его никто и никогда «замком» не называл. В последнее время у нас повадились именовать замком, в целях завлечения туристов, бывшее имение князей Алатырских, но это были понты на ровном месте, не говоря уж о том, что этот «замок» находился в полусотне километров от города. Что же касается моря… Хотел бы я, честное слово, в такую погоду очутиться у моря. Но для этого нужно сперва купить билет.

Одним словом, я не нашел их и под конец пришел к выводу, что действительно ошибся двором, а слова насчет моря и замка мне с перегреву померещились. Жара начинала спадать, и это обстоятельство располагало к трезвым выводам.

Вечером мне снова удалось пронаблюдать их возвращение. Нет, ничего комического, как представлялось мне раньше, не было в этом зрелище — две маленькие фигурки по бокам и одна большая в середине. И эти крупные сильные руки, за которые, наверное, так удобно держаться… От Рихезы шла волна полной, абсолютной надежности. У подобных людей всегда спрашивают, как куда пройти или проехать, не опасаясь обмана и уповая на их всезнание. И самые склочные старушки кротко молят перевести через улицу или поднести сумку. Такую женщину трудно полюбить, но это настоящий друг, оплот и надежда для слабых…

На этом я положил остановиться и не думать дальше. Как выяснилось потом, я оказался прав, не смог я предугадать лишь подробностей.

В последующие дни жара заметно сходила на нет, хотя было еще тепло. Я несколько успокоился, собрался с мыслями и принялся за работу. А когда я работаю, то запрещаю себе думать о постороннем. Но когда раздался звонок в дверь и на пороге я увидел Женю, то обрадовался, как будто только ее и ждал.

— Привет! Заходи!.. — и тут же осекся. Лицо у нее было измученное, похоже, она плакала.

— Нет, некогда… Но я должна сказать. Мне некого предупредить, кроме тебя… Маму увозят в больницу. Сердце… Врач сказал, что особой опасности нет, но я должна быть с ней…

— Нужно помочь? Что-нибудь достать? Лекарство?

— Не то… Сегодня придет Рихеза. Это последний раз. Она не должна была… понимаешь, скоро осень. Но мы с Лёшкой очень просили, и она сказала, что попробует. А она всегда… если обещает… А я не могу. Ты единственный, кто ее видел, то есть… В общем, я хочу, чтобы ты объяснил ей, почему я не смогла. Лёшка — он маленький…

— Это так важно?

— Да.

— Хорошо.

Женя кивнула и быстро побежала по лестнице. Я понимал ее состояние — но зачем об этом обязательно докладывать Рихезе?

Во дворе стояла «скорая». Врач и Женя вывели под руки пожилую женщину. Это выглядело негативом привычной картины — двое поддерживают среднюю. Они сели в машину. Я махнул им рукой. У котельной стоял Лёшка и быстро-быстро моргал глазами — видимо, боялся расплакаться. Конечно, все это было тяжело. Но я еще не знал, что нахожусь накануне самого сильного потрясения в своей жизни.

Мне так и не удалось зафиксировать появления Рихезы. Просто я сидел на скамейке и услышал за спиной, совсем рядом, шаги. Значительно быстрее среагировал Лёшка. С криком «ура!» он проскакал мимо меня, и когда я обернулся, они подходили ко мне, причем Рихеза положила пацану руку на плечо.

Она молчала, однако молчание ее заключало в себе вопрос. Я изложил суть происшествия. Она слушала, покачивая головой.

— Ну вот и все, — сказала она, когда я закончил. — Значит, не получилось.

— Как это все! — Лёшка дернулся под ее рукой.

— Ты же знаешь.

— Мы… не пойдем? Не пойдем? — Он заговорил скоро и с отчаянием. — Но ведь это в последний раз! Ты же обещала!

Она не ответила, и тогда Лёшка заплакал. Он плакал тихо и безнадежно, как редко плачут дети, и обычно, когда их никто не видит. Слышать это было мучительно, но еще мучительнее было смотреть на лицо Рихезы. Похоже, она вообще не могла переносить чужих слез.

— Рихеза! Может быть, вы объясните мне, что случилось?

— Этого нельзя объяснить.

— Не можете? Или запрещено?

Она впервые взглянула на меня внимательно. Может быть, впервые заметила.

— Нет. Не запрещено. Просто никто не поверит.

Лёшка перестал плакать. Он склонил голову набок. В глазах его странным образом читалась надежда.

— Хочешь, я пойду с вами? — спросил я у него. — Да!

— Нет, — оборвала Рихеза.

— Почему?

— Ты не знаешь, куда, — сказала она.

— Рихеза! Объясни ему! Ему можно! Он добрый… Она села на скамейку, задумалась.

— Женя ведь говорила с тобой обо мне, — сказала она полувопросительно-полуутвердительно.

— Говорила, но не совсем о тебе. О своей подруге, на которую ты похожа. Стихи читала… что-то там о двух мирах… или про удвоенный мир…

— Она думала, ты поймешь.

Я молчал. Было пусто и холодно в груди. И тихо.

— Этот мир… куда вы уходили… там есть море… и замки…

— Там есть моря, и замки, и многое другое, чему для тебя нет обозначения. Любая реальность, какую ты выберешь, будет тебе предоставлена. Нужно только уметь ее построить. Там нет философии, науки, искусства — в вашем понимании. Все это заменяет построение реальностей. Не виртуальных, как это нынче принято у вас обозначать. Настоящих. И это умение там доведено до совершенства. — Неясная горечь послышалась мне в ее словах.

— Не понимаю тебя.

— Не веришь.

— Нет. Не понимаю. Но продолжай, пожалуйста!