Журнал «Если» - «Если», 2005 № 12

А.Ш.:Это, пожалуй, единственная точка, в которой наши предпочтения совпадают — причем не столько по отношению к «литературе», сколько к «реальности». Мне тоже хочется, чтобы потомки сохранили нашу психофизиологическую сущность. Хотя бы из того эгоистического соображения, что только в этом случае им будут более или менее понятны наши писания. Но в чисто литературном плане тема «вертикальной эволюции» мне кажется интереснее, чем звездолеты. Ведь технологическая фантастика — дело куда менее ответственное, нежели фантастика социальная, потому что, когда речь идет о технике, автор ни в малейшей степени не влияет на принятие социумом тех или иных решений. А «вертикальная эволюция» ближе именно к социальной, гуманитарной тематике. Кстати, у Марии Галиной в «Волчьей звезде» фигурируют обе эти темы, и обе в антиутопическом, трагедийном ключе. А в реальном научно-техническом отношении и «вертикальная эволюция», и «дальний космос» выглядят равно проблематично, чтобы не сказать — несостоятельно.

Д.В.:К быту будущего всерьез подступались только один раз: когда вышел сборник о чудо-домах «Пятая стена». Полагаю, пока еще у людей нет представления о будущем на повседневном, бытовом уровне, всерьез отличающегося от «Полдня» АБС или видеоряда «Звездных войн». Здесь еще ничто не сдвинулось с места. Нет даже эстетики будущего, бродят лишь какие-то призраки «русского викторианства».

А.Ш.:Что касается быта, то и в реальной жизни мало что сдвигается с места. Такие полезные вещи, как холодильник, пылесос, стиральная машина, кухонный комбайн, телефон и телевизор, изобретены давным-давно. Последняя новинка — электронная плита — никакого переворота не совершила. Вообще, в рамках существующих бытовых потребностей да еще при нашей отечественной неприхотливости трудно измыслить что-то радикально новое. Сборник «Пятая стена» — это все-таки упражнения на заданную тему. А собравший немалый урожай премий и действительно смачный «Закон лома…» Олега Дивова от заданной темы уходит в бандитский вестерн в духе О'Генри. Что же касается этики-эстетики, то здесь самое яркое — шокирующий роман Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет». А «призраки русского викторианства» — это что? Русский Диккенс? Так русский Диккенс — это, извините, Достоевский. Или, может быть, русский Бердслей? Но если говорить серьезно, то викторианство это или нет, но нашим фантастам в сценах, как говорится, жестокости и насилия следовало бы себя как-то ограничивать. Даже такому серьезному таланту, как Олег Дивов. Учитывая, что фантастика — жанр массовый и традиционно имеющий немалую подростковую аудиторию.

Д.В.:Насчет жестокости… да, ограничители необходимы, это здраво. Худо, когда человек растет с уверенностью в том, что жизнь — кровь, дерьмо, бабки и больше ничего. Шухартизацию всей России не приветствую. А русское викторианство — это прежде всего тяга к эстетическим образцам нашего XIX столетия или, может быть, самого начала ХХ-го; еще, пожалуй, попытки перенести эти образцы в будущее. В качестве примера можно привести повести Елены Хаецкой «Из записок корнета Ливанова».

Если резюмировать: картины ближайшего будущего, буквально на полстолетия вперед — товар, который опять вырос в цене. В этой теме стоит работать.

А.Ш.:Шухартизация — это сильно сказано. По мне, так Рэдрик Шухарт при всей своей брутальности и противоречивости — один из самых симпатичных персонажей Стругацких. Меня куда больше пугает тоже по-своему симпатичный герой «Выбраковки». А в теме работать, конечно, стоит. Вот только сочинителям всех времен и народов лучше всего удаются картины нежелательного будущего. Скорее всего, это как-то связано с нашей психофизиологической сущностью — как писательской, так и читательской.

Д.В.:Так ить… плохо работаем.

Почему подавляющее большинство нынешних авторов, пишущих о будущем, с одной стороны, ратуют за необходимость возрождения утопии, а с другой, по-прежнему изображают будущее России в очень мрачных, депрессивных тонах? Может, все дело в инерции: привыкли за десятилетие безвременья писать антиутопии?

Всякий автор пишет либо то, о чем хочет сам, либо по государственному заказу. Понятно, что заказывать утопию сегодня государство не станет. Очень забавная получится «Утопия»: благородные олигархи, честные политики, бескорыстные чиновники, а также неподкупные милиционеры и судьи. Ну и бесконечно мудрый Президент. Бандитов, которые на сегодняшний момент фактически управляют большей частью страны, конечно, нет. Перевоспитались ли, повесились ли от угрызений совести — неважно.

Смешно. Но по-другому не получится. Если фантастика — почти всегда экстраполяция сегодняшнего дня в завтрашний, то уж утопия — непременно! А сегодня как ни экстраполируй, как ни прикидывай — все одно. Когда государство погибает, о хорошем не сочиняется.

Никто Стругацким «Полдень» не заказывал, денег не обещал, они совершенно искренне нарисовали будущее, какое страстно желали видеть. У них была мечта. У нас у всех была мечта и крохотная надежда на ее осуществление.

Теперь нам объяснили, что надеялись напрасно, теория оказалась ложной, царство божие на земле в форме коммунистического рая недостижимо. Не до «Полдня» нынче России.

Но вот что удивительно: после прошлых (и длящихся) лет безвременья, сделалось ясно, что для нормального человека (того, для кого слова «совесть», «честь», «доброта», «сострадание» не потеряли смысла до сих пор) альтернативы миру Полдня, в общем-то, нет. Общество, в котором царствуют нелюди, обречено на гибель. Что сейчас, к величайшему сожалению, с нами и происходит. Не до мечтаний о светлом и прекрасном сегодня людям, заботящимся о выживании. Но человек не умеет жить без мечты. Он все равно будет мечтать о мире справедливом и добром — даже если отсутствует малейший шанс его достичь. Нет, жанр утопии не умрет. Только чтобы он снова стал востребован, нужно немало времени…

Почему у нас не возникает утопий, хотя все признают, что как раз сейчас такие произведения оказались бы очень кстати — у нас, в России, особенно? Можно быть уверенным в том, что появление таких вещей приветствовали бы многие читатели — и не только давние любители и ценители фантастики.

Наверное, все дело в том, что мало осознавать нужность, может быть, даже необходимость чего-то. Для того, чтобы это «что-то» возникло, требуется хотя бы минимум условий, в которых такое возникновение возможно.

Мы сегодня, кажется, не можем при всем желании. То есть пытаться, конечно, не грех, но мне думается, что серьезных результатов не получится. Даже если писать, не думая о том, как это будет оценено издателями; писать «в стол», как говорится.