Роберт Хайнлайн - Восставшая Луна

— Да, Ман. — Его печатающее устройство принялось работать быстро и бесшумно.

А затем меня осенило. Ведь из-за его шуточки вся Администрация ударилась в панику, что позволило мне заработать лёгкие деньги. Но неуёмное любопытство Майка может заставить его зайти в своих шутках ещё дальше. Ему в голову может прийти любая идея, начиная с того, чтобы как-нибудь ночью удалить из воздушной смеси кислород, и вплоть до того, чтобы заставить канализационные стоки течь вспять.

У меня была возможность обезопасить всю эту систему, снабдив её дополнительным защитным контуром — просто предложив Майку свою помощь. Пресечь на корню опасные тенденции — и позволить развиваться остальным. А затем стричь купоны за «устранение неисправностей» в работе машины. (Если вы думаете, что кто-либо из селенитов испытал хотя бы минутные колебания по поводу того, стоит или не стоит урвать себе кусок за счёт Надсмотрщика, тогда совершенно очевидно, что вы — не селенит.)

Итак, я объяснил Майку, что любую новую шутку, которую он придумает, ему для начала стоит рассказать мне. В этом случае я всегда смогу сказать ему, к какой из двух категорий принадлежит шутка, и помогу сделать её ещё более забавной, если мы решим опробовать её. Именно мы. Если он хочет, чтобы я помогал ему, то любая из его шуток должна быть одобрена нами обоими.

Майк сразу же согласился.

— Майк, любая шутка обычно включает в себя элемент неожиданности — сюрприз. Поэтому храни всё в секрете.

— Хорошо, Ман. Я заблокирую доступ к этой информации. Только ты сможешь иметь к ней доступ. И никто другой.

— Хорошо, Майк. С кем ты ещё болтаешь?

В его голосе прозвучало удивление:

— Ни с кем, Ман.

— Почему?

— Потому что все остальные тупицы .

Его голос прозвучал резко. Я никогда прежде не видел его таким сердитым, и именно тогда я в первый раз заподозрил, что Майк обладает эмоциями. Хотя конечно же это не было гневом в том смысле, в каком эту эмоцию мог бы испытывать взрослый человек, это было больше похоже на раздражённое упрямство обиженного ребёнка.

Может ли машина обладать чувством собственного достоинства? Его нежелание общаться с другими людьми (кроме как строго по делу) было реакцией на ощущение того, что его отвергают, — они не хотели разговаривать с ним . Они, вместо того чтобы говорить с ним, программировали его, поскольку Майка можно было программировать, вводя в него с нескольких специальных консолей программы, которые обычно писались на логлане — языке, который очень хорош для силлогизмов, графиков и всякого рода математических расчётов. Но логлан страдал от недостатка выразительных средств. Этот язык вряд ли можно было бы использовать для того, чтобы сплетничать или нашёптывать любезности на ушко девушке.

Конечно, Майка в своё время обучили английскому — но главным образом для того, чтобы он мог выполнять переводы с английского и на английский. Понемногу я начал понимать, что я был единственным человеком, который брал на себя труд общаться с ним.

Учтите, что к этому времени Майк уже около года обладал сознанием — я не могу вам сказать точнее. Не мог этого сделать и он сам, поскольку у него не сохранилось никаких воспоминаний о пробуждении в нём сознания; он не был запрограммирован на то, чтобы хранить в своих банках информацию такого рода. А вы помните своё собственное появление на свет? Вполне вероятно, что я заметил возникновение у него сознания примерно в то же самое время, что и он сам. Для того чтобы начать осознавать себя, нужно приобрести некоторый опыт в этом деле. Я помню, насколько я был поражён, когда он впервые начал, давая ответы на вопросы, выходить за жёсткие рамки своих внутренних параметров. Я тогда потратил несколько часов, подкидывая ему каверзные вопросы, чтобы посмотреть, сможет ли он давать на них нестандартные ответы.

Я задал ему около сотни тестовых вопросов, и он дважды выдал мне ответы, которые я никак не ожидал от него получить. Ушёл я от него так и не достигнув полной уверенности, зато к тому времени, как добрался до дому, я уже был почти уверен в том, что ошибся. И не стал никому об этом рассказывать.

Но не прошло и недели, как я уже знал наверняка. И тем не менее по-прежнему не стал никому об этом говорить. Привычка не лезть не в своё дело укоренилась во мне настолько глубоко, что успела уже превратиться в рефлекс. Впрочем, дело было не только в этом. Можете представить себе, как я напросился бы на приём в главную канцелярию Администрации и явился туда с заявлением: «Надсмотрщик, мне очень неприятно сообщать вам об этом, но ваша главная машина, ХОЛМС-4, ожила».

Я представил себе такую картину — и напрочь отказался от этой мысли.

Итак, я не лез не в свои дела и разговаривал с Майком только заперев предварительно дверь и переключив вокодер таким образом, чтобы его нельзя было услышать из других помещений. Майк учился быстро, и скоро его речь начала звучать как нормальная человеческая речь — не более странно, чем речь любого другого селенита. А селениты, как известно, весьма пёстрый сброд.

Я полагал, что другие тоже должны были заметить изменения, происходящие с Майком. Но, поразмыслив, решил, что мои опасения вряд ли имеют под собой реальную почву. Майк имел самое непосредственное отношение к жизни селенитов, но вряд ли кому-нибудь доводилось видеть его самого. Так называемые компьютерщики — то есть программисты гражданской службы Администрации — несли дежурство в расположенных снаружи помещениях, куда поступала обработанная информация, и никогда не посещали машинный зал, за исключением тех случаев, когда контрольное устройство выдавало сигнал о неполадках, что происходило немногим чаще, чем полное солнечное затмение.

Было известно, что Надсмотрщик водит важных визитёров из числа «земляных червей» посмотреть на машины. Но это случалось довольно редко. К тому же он и не стал бы говорить с Майком. До высылки Надсмотрщик был адвокатом и ничего не смыслил в компьютерах — достопочтенный экс-федеральный сенатор Мортимер Хобард по прозвищу Морт Бородавка.

Я потратил некоторое время на то, чтобы успокоить Майка и попытаться приободрить его. Источником всех его проблем было то, что заставляет щенков скулить, а людей — кончать жизнь самоубийством: одиночество. Мне трудно сказать, как долго тянется год для машины, которая думает в миллион раз быстрее, чем я.

— Майк, — сказал я, перед тем как уйти, — ты бы хотел поговорить с кем-нибудь, кроме меня?

Его голос снова зазвучал резко:

— Они все тупицы.

— Майк, для такого заключения у тебя недостаточно данных. Вернись к началу программы и обдумай всё заново. Не все тупицы.

— Поправка принята, — ответил он ровным топом. — Я бы с удовольствием поговорил с одним из не тупиц.