Шимун Врочек - Сержанту никто не звонит

Я снимаю поддон с газовой горелки и несу в кабинет. За мной, как хвост за кометой, тянется шлейф из запахов гречки и шоколада.

Ногой подцепляю дверь. Оттираю ее плечом, потом бедром, напоследок ягодицей и захожу внутрь. Пересекаю комнату и ставлю поддон на стол. Хвост догоняет комету — я стою, окутанный витаминизированными парами.

Над столом — самодельный плакат. Заголовок нарисован зеленым фломастером, улыбающиеся рожицы — красным и синим. Ниже булавками закреплены два полароидных снимка. На одном я, хмурый и невыспавшийся. На другом — Боб, похожий на развеселого сельского панка.

Фотографии подписаны. Александр Постоногов, 30 лет и «С любовью, Боб», соответственно.

Заголовок на плакате гласит «Хомяки месяца».

Стоило бы спросить «что не так в этих фотографиях?»

Стоило бы добавить туда сержанта.

Я накладываю себе в тарелку и начинаю есть, а поддон убираю в сторону, чтобы каша остыла.

Боб не любит горячее.

На полу стоит системный блок. Красно-черные провода распластались, как перерезанные вены.

Я закидываю ноги на бывший компьютер доктора Ремизова и отправляю в рот гречку с шоколадным вкусом. Доктор Ремизов очень любил «Несквик». Почти так же, как любят его маленькие дети.

Я запиваю обжигающую кашу холодной водой из кружки с надписью «Дорогому папе!». С кружки на меня смотрят мальчик и девочка. Девочка в голубом (цвета кислорода) платье и улыбается. Мальчик как будто только что отснялся для нашего плаката

Кружка досталась мне по наследству.

Впрочем, как и компьютер, кабинет, шесть комнат, туалет и подсобка. Все, кроме большой лаборатории. Это собственность Боба.

И есть нечто, принадлежащее нам обоим.

Одна из комнат обита теплоизоляционным материалом. В ней сухо и тепло. Ее легко мыть и убирать.

В эту комнату я перетащил два больших тела и примерно сорок маленьких. У этой комнаты много достоинств. А главное, она герметично закрывается.

Стоило бы сказать «не думайте о геноциде».

Не надо.

Я создаю вселенную из пластиковых банок «Несквик» и рулонов туалетной бумаги.

Передо мной на полу — схема внутренних помещений базы. Указаны лифты, входы-выходы и стрелки — куда бежать. Это план эвакуации в случае пожара. Указан этаж — «уровень 3а».

Лучше всего по этому плану искать туалеты. Унитаз и раковина видны, словно их наносили, пользуясь высокоточной съемкой с военного спутника.

Справа от меня — ровное гудение. Пламя синее, потому что это газовая горелка.

Я держу ножницы над огнем, потом начинаю резать желтый пластик. Он плавится и воняет. Кролик с наклейки, сообщающей, что напиток полон витаминов, улыбается. Хотя должен кричать от боли.

Я думаю про семью Боба.

Про синюю цифру «36» у него на спине.

Потом я беру туалетную бумагу и прикручиваю ее проволокой. Картонный туннель в рулоне — это дверь. Банка из-под «Несквика» — комната или коридор.

Я воссоздаю «уровень 3а» на полу большой лаборатории.

Это мой личный план эвакуации.

Стоило бы спросить «что за цифра на спине у Боба?»

Стоило бы ответить.

Но вместо этого я думаю о сержанте.

Если бы дверь не была герметичной, я бы чувствовал запах. Наверняка бы почувствовал.

У меня нет противогаза или маски для дыхания. Это проблема. Зато есть шесть огромных баллонов с надписью «Кислород», но я не знаю, что с ними делать. Баллоны выкрашены в голубой цвет. Они, похоже, очень старые. Краска облупилась и местами сцарапана. Манометр отсутствует. Моего технического образования хватает только на то, чтобы взять плоскогубцы и свернуть вентиль.

Баллон свистит, как взбесившийся чайник.

Два гектара тайги заполняют комнату размером шесть на десять метров. На это уходит примерно десять секунд.

На одиннадцатой секунде я вываливаюсь в коридор и хлопаю дверью. Делаю несколько шагов. Головокружение. Коридор передо мной разбегается надвое, затем сходится, превращаясь в картинку из калейдоскопа. Пол смазан маслом и норовист, как спортивный мотоцикл. Меня сбивает и тащит. Голова взрывается болью. Я понимаю, что перебрал. Вдохнул на пару акров больше. Тайга — это севернее, за Уральскими горами. Мне холодно.

Я пытаюсь встать. На удивление, мне это удается.

Иду туда, где больше углекислоты.

По пути задеваю что-то, падающее с металлическим звоном.

Потом меня тошнит.

В инструкции по технике безопасности это называется кислородным отравлением.

Стоило бы отдышаться.

Стоило бы усвоить, что инструкция по технике безопасности — нефиговая вещь.

Пока я вспоминаю про инцидент с баллоном, Боб готовится.

Боб приводит себя в порядок. Все должно быть чисто и ухожено, об этом он позаботится. Особого внимания заслуживает прическа.

Через несколько секунд я открою дверь направленным взрывом. Тогда начнется отсчет. После взрыва сработают автоматические огнетушители. Взвоют сирены. Все будет как в тумане. Видимость близка к нулю.

Место, где лежит мертвый сержант, называется тамбур или предбокс.

Тамбур отделяет «грязную» часть уровня от «чистой».

Его нужно пройти как можно быстрее. Не потому, что сержант заразен — а потому что давно уже лежит и гниет. Людей с признаками СТК запирают в карантин на две недели. Этого достаточно, чтобы вирус уничтожил больных и — исчез. Я знаю это из дневника доктора Ремизова. То есть СТК можно не бояться. Но после смерти человеческое тело опасно уже само по себе. Воздух в тамбуре насыщен разложением.

И я подозреваю, что синдром трахания кроватей (СТК) настиг не одного сержанта.

Сколько на базе мертвых людей?

Не знаю.

Стоило бы задать вопрос «почему в живых остались мы с Бобом?»

Стоило бы нажать кнопку.

Грохот. Взрывом выбивает дверь тамбура. Метан, образовавшийся в процессе разложения, в долю секунды выделяет огромное количество тепла. Кровать вдавливается в стену, как скрепка в пластилин. Тело сержанта превращается в прах. С легким «пчих» сгорают мушиные крылья. Их тысячи и тысячи. Позже, когда автоматические огнетушители закончат свою работу, на полу останется несколько крошечных черных комочков.

Боб ждет. Он собран и сосредоточен, хотя с виду кажется слегка расслабленным. Я всегда удивляюсь: при том внимании, что Боб уделяет своей внешности, он умудряется выглядеть как похмельный панк. Волосы стоят дыбом, пряди торчат в разные стороны.