Шимун Врочек - Сержанту никто не звонит

После мы выбирались только в Подмосковье, к Надиным родственникам.

... — Служили? — оценил мою выправку центурион в сине-черном варварском наряде. — Звание?

— Старший центурион, первый манипул второй когорты семнадцатого легиона, — отчеканил я, — Фракия, третья Готтская компания, четвертая Готтская. Имею награды.

Лицо «центуриона» расплывалось в неуверенной улыбке.

— Ты... это. Да?

«Италия», подсказал Дима, «Майор.»

— Я служил в итальянской армии, — сказал я, — дослужился до майора... Потом уехал, домой потянуло...

Улицы Скироса.

— Ну ты, брат, даешь! — присвистнул «центурион», дружески хлопнул по плечу. — Скажи, что срочную служил... тогда, может быть, поверю, а так...

Он натолкнулся на мой взгляд, поперхнулся, замолчал. Руки потянулись искать шов на брюках:

— Товарищ майор?

— Вольно. Ну что, берете на службу?

Так впервые в жизни я получил работу...

Трудно.

Мне сорок три года. Я родился двадцать семь лет назад, со дня же моей смерти прошло около семнадцати веков. Мое имя Тит Волтумий, а зовут Дмитрием Валерьевичем. Я старший центурион римского легиона, забывший как будет по латыни: упал-отжался. Моя жена — рыжая красавица Надя, которая считает, что мертвые могут вселяться в живых. Ерунда! Мертвые могут вселяться только в мертвых...

Я тому подтверждение.

Моей жажды жизни хватило на двоих.

А может, все это — только сон умирающего на поле боя старого солдата. Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы, но очень надеюсь — быстро. Впрочем, мне рассказывали: в миг до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Не знаю. Что вспомнил, то вспомнил — и я не собираюсь умирать. Я собираюсь вернуться к моей Лисичке, рыжей, ласковой...

Вернуться, последний раз побыв центурионом.

Самим собой.

Смотрюсь в витрину. Недавно по этой улице прокатилась человеческая волна, гоня перед собой нескольких серых, неосторожно выскочивших на толпу. Легионерам удалось уйти, но брошенные щиты и черные дубинки лежат на мостовой... стратуме... Лежат и чего-то ждут.

Ждут возвращения серых...

Смотрюсь в темное зеркало.

Нет, не центурион. Мирная сытая жизнь расслабила лицо, убрала складки со лба, смягчила линию подбородка. Словно линии с восковой дощечки стерты морщины: лучистые — из уголков глаз, насмешливые — от губ, скорбные — от крыльев носа. Разве это Тит Волтумий, Тит-центурион, гроза легионной зелени?! Одна ухмылка которого заставляла белеть от ненависти сотни лиц?

Не верю.

Мне все еще снится дорога в легион, где я — тринадцатилетний...

— РАЗОЙДИТЕСЬ! — звучит усиленный мегафоном голос. Трубный глас. — ЭТА ДЕМОНСТРАЦИЯ НЕ САНКЦИОНИРОВАНА! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ! ИНАЧЕ БУДУТ ПРИНЯТЫ ЖЕСТКИЕ МЕРЫ!

Вот оно. Поворачиваюсь, вглядываюсь в конец улицы. Ползет змея. От стены серых щитов отбегают люди, поворачиваются, грозят кулаками, кричат... Снова бегут. Рядом со мной, у некоего подобия трибуны (как я не люблю это слово!) собирается народ. Из проулка позади меня выныривает и останавливается в растерянности еще одна группа демонстрантов.

— РАЗОЙДИТЕСЬ! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ!

Серая змея легиона глотает улицу стадий за стадием... Озноб в затылке.

Снова смотрю в витрину. Есть!

Сквозь гражданскую припухлость проступает знакомая жесткость. От крыльев носа бегут складки; у губ, в уголках глаз — привычные насмешливые морщины... Пробую улыбнуться — выходит совершенно по-волчьи...

Тит Волтумий, старший центурион.

...Я вскакиваю на возвышение, расталкивая народ. Указываю в сторону приближающихся серых:

— Сейчас будет бой! Нужно организоваться!

— Э-э-э? — недоумевает толпа у моих ног. Эх, сюда бы дядьку Флавия! Он бы сейчас сказал то самое... Самое нужное и доходчивое...

— Шлюхи! — ору я. Сделать сложное — простым.

— Путаны! — подхватывает ликующая толпа.

— Менты позорные! — спасибо, дядька Флавий, мертвый бог толпы...

— Менты!

Спрыгиваю с трибуны.

— По центуриям, по манипулам — стройся! — командую я, подхватывая с мостовой потерянный серыми щит. В другую привычно ложится камень. — Делай как я!

Легкая заминка. Сперва растерянно, затем — весело и дружно, выстраивается ряд, еще один. Щиты...

— Куда лезешь! — ору. — Ты и ты — во второй ряд. Ты, со щитом... Да, рыжий, ты! В первую шеренгу! Шевелись, обезьяны!

— Шагом марш! — командую чуть позже. — Подтянуться! Четче шаг!

Они подтягиваются, ровняют шаг, словно мои команды: на жуткой латыни, с фракийскими словечками, им хорошо понятны.

Спасибо, Фурий-Лупус, Фурий-Волк, мертвый бог солдат! Пусть серые помучаются. Их встретит не толпа, где каждый сам за себя, а такой же строй щитов... Нет, не такой же — куда им до профессиональных воинов! — но все же. Ты знал, центурион, главное правило полководца: простое для врага — станет для него сложным.

Шагом — вперед. Строем, без дротиков, молча.

Навстречу движется серая змея, змея легиона — глотая улицу стадий за стадием. Прекрасный ужас — я на миг замираю, как в детстве — и как замирал, будучи старшим центурионом Титом Волтумием, в свои сорок три года и семнадцать чужих веков назад...

— Барр-а-а! — кричу я.

— Урр-а-а-а! — подхватывают остальные. Крик перепуганного слоненка, ей богу!

Озноб продирает хребет, скулы твердеют. Скоро столкнуться лбами змеи: серая, чужая, и наша, где рядом со мной шагает дядька Флавий, вздев могучими руками вырванную дверь. Где на другом фланге, склонив круглую голову, держит строй старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, нацепив на губы неизменную ухмылку...

Подобранный щит — непривычно легкий — словно примеряется: вот сюда я приму первый удар чужого щита, чуть поддамся назад, пружиня... заставляя противника потерять равновесие... Затем — толчок плечом. Эх, будет потеха!

Я кричу: Подтянись, левый край, не говно месишь!

Я говорю: Четче шаг, сукины дети!

Будь на мне сейчас шлем, я бы почувствовал влагу на подкладке...