Журнал «Если» - «Если», 2005 № 08

Напоследок Балабанов задумался, а затем бросил в чемодан пачку фотографий, на которых он был изображен вместе с семьей. Он и сам не знал, зачем это сделал. Память о прошлой, человеческой жизни почти не волновала его, и потеря близких больше не казалась такой трагической. Лишь изредка он ощущал в душе какое-то тихое свербение, но тут же подавлял его. Сентиментальность по отношению к людям не приветствовалась вампирами, и «второсортным» частенько приходилось скрывать остатки былых привязанностей и чувств.

Едва Павел захлопнул чемодан, как у Маши прорезался голос. В последнее время Балабанов редко слышал его, но тем не менее был поражен, насколько он изменился. Девушка говорила тихо и с такой страстью, что Павел повернулся к ней с раскрытым ртом.

— Ты меня продашь? — спросила она и, не дожидаясь ответа, истошно закричала: — Они же меня сразу сожрут!

— Не ори! — взяв себя в руки, приказал Балабанов. — У тебя жрать нечего, одни кости. Тебя откормят, будешь сдавать кровь. А я… я не могу взять тебя с собой. И отпустить не могу. Мне нужны деньги. Скажи спасибо, что я тебя все это время берег.

— А-ах! — выдохнула Маша и закрыла лицо руками. — Сделай меня вампиром! — сквозь слезы взмолилась она. — Ну, пожалуйста! Сделай меня вампиром! Я не хочу умирать.

— Я же тебе русским языком говорю, мне нужны деньги. И заткнись. Те времена прошли. Делать из людей вампиров строго запрещено законом. Я из-за тебя под осиновый кол не полезу.

Чтобы девушка не сбежала, Павел связал ее по рукам и ногам, оставил в доме, а сам пошел запрягать лошадь. Работая, он вспоминал времена, когда до города можно было доехать на машине за каких-нибудь полчаса. С тех пор прошло около десяти лет, и за эти годы исчезло почти все, что человечество наработало за долгие тысячелетия. Бессмертным все это оказалось ненужным, мир возвращался в свое первоначальное состояние господства стихии без участия человека, которое новые хозяева Земли считали варварским.

Балабанов погрузил Машу, затем вещи, и даже не взглянув на дом, в котором прожил полтора десятка лет, сел на телегу и несильно стегнул кобылу кнутом. Дряхлое животное вздрогнуло, повернуло голову к Павлу и так с повернутой головой тяжело тронулось с места. Телега медленно покатилась по раскисшей дороге. Осенний ветер выл по-волчьи зловеще и печально, отчего казалось, что сама природа поменяла свою идеально сбалансированную сущность на жестокий, равнодушный хаос.

В пути с девушкой снова случилась истерика. Она лежала на спине, сквозь слезы смотрела на серое осеннее небо и не переставала причитать:

— Умоляю, сделай меня вампиром! Я никому не скажу! Я убегу в лес и буду жить одна! Ну что тебе стоит?!

Пришлось Балабанову остановиться и завязать ей рот шарфом.

Дорога предстояла неблизкая. Павел не был уверен, что на телеге одолеет пятьдесят километров за темное время суток. Он надеялся на пасмурную погоду, и пока удача сопутствовала ему. Балабанов был давно и сильно голоден, легко одет, но холода почти не чувствовал. Зато Маша дрожала как в лихорадке. Ни старенькое пальтишко, ни толстый плед не спасали ее, и Павел слышал, как она выстукивала зубами неровную дробь.

Подпрыгивая на трещинах и колдобинах, Балабанов вспомнил, как два года назад сам упрашивал главного бухгалтера городской управы сделать его бессмертным. Татьяна стала вампиром всего за месяц до этого, и помог ей в этом начальник районного отделения милиции, который долгое время был ее любовником. От него по наследству она перешла к Павлу. Роман длился недолго. Получив бессмертие, Татьяна потеряла к мужчинам интерес и только по старой памяти согласилась помочь Балабанову.

За воспоминаниями Павел и не заметил, как добрался до небольшого городка в двадцати километрах от областного центра. Стало светать. Балабанов с тревогой поглядывал на восток, откуда по всей земле распространялся смертельно опасный солнечный свет. Но небо было так плотно затянуто свинцовыми тучами, что он решил не останавливаться, хотя вдоль трассы находилось сколько угодно давно покинутых зданий. Без присмотра эти вещественные доказательства существования человеческого мира быстро приходили в запустение. Дома стояли с пустыми темными окнами, часто с провалившимися крышами и в предрассветных сумерках больше походили на призраки.

Балабанов остановил лошадь рядом с бывшей музыкальной школой. Кто-то не поленился вытащить на улицу пианино и оставил его на крыльце. Павел соскочил с телеги и подошел к инструменту. Воровато оглядевшись, он открыл крышку и одной рукой взял несколько аккордов. Вместо мелодии пианино выдало глухое: «бум-бум-бум».

Сзади послышалось приглушенное мычание. Балабанов обернулся и увидел, как, зажав Маше и без того перевязанный рот, какой-то оборвыш припал к ее шее. Взгляд у него был дикий, он вращал глазами и даже урчал от жадности.

— Халявщики! Ворюги! — заорал Павел. Он перетянул наглеца кнутом и бросился за ним вдогонку, но скоро вернулся, опасаясь, что рядом могут оказаться такие же любители поживиться за чужой счет.

На шее у девушки остались два красных пятнышка, но бродяга не успел выпить много. И без того бледная Маша от страха сделалась совсем белой. Она с ужасом смотрела на Балабанова, и он невольно отвел взгляд.

— Ладно, — развязывая шарф, сказал он. — Только смотри, больше не проси меня. Это бесполезно. Я уважал твоего отца, но того мира больше не существует. Тех законов — тоже. Лежи смирно. Если что, кричи.

К полудню небо развиднелось, и Павлу пришлось провести несколько часов в деревенском погребе брошенного дома. Девушку он затащил с собой. За все это время Маша не вымолвила ни слова. Она лишь дрожала от сырости и холода да куталась в старенький плед.

В областной центр Балабанов попал с наступлением сумерек. Некоторое время он ехал по пустынной окраине, и чем ближе подъезжал к центру, тем оживленнее становились улицы. Жизнь в большом городе не приостанавливалась ни на минуту. Здесь почти не было пустующих домов, по улицам бродили толпы оборванных, голодных вампиров. Они сбивались в кучки, о чем-то возбужденно говорили, и Павел на всякий случай прикрыл Машу своим старым пальто.

— Хочешь еще пожить, лежи тихо, — предупредил он. — А то эти голодранцы быстро тебя оприходуют.

Балабанов проехал мимо роскошного ресторана и вспомнил, что не худо бы подкрепиться, а заодно купить сигарет. Правда, здесь наверняка все стоило очень дорого. Надо было искать заведение подешевле.

Окна ресторана были плотно зашторены, оттуда доносилась громкая музыка и смех. Думать о том, что кто-то может позволить себе каждый день пить сколько угодно свежей человеческой крови, да еще в таком дорогом ресторане, было обидно и унизительно. «Разве это справедливо?» — мысленно возмущался Павел. Все его нутро протестовало против установленного порядка. Ладно чистокровные бессмертные вроде князя, апостолов и княжеского двора. Но ведь вампиры первой и второй волны каким-то образом успели прибрать к рукам почти всех оставшихся людей, а простые граждане как всегда остались ни с чем. И все только потому, что они не занимали высоких должностей, а честно выполняли долг на своих рабочих местах. Даже последнему идиоту было понятно, что коль так случилось, и мир стал принадлежать вампирам, следовало поделить всех людей поровну, предоставить каждому бессмертному равные возможности. Жизнь сама распорядилась бы, кому быть богатым, а кому бедным. «Чем я хуже какого-нибудь чиновника из мэрии? — распалялся Балабанов. — Тем, что меня сделали вампиром на несколько лет позже? В этом нет заслуги чиновника. Как было когда-то очень верно сказано: «От каждого по способностям, каждому по труду». Более разумной формулы придумать нельзя».