Леонид Панасенко - Небесная лыжница

— Можно подумать, что все остальные здесь разводят кроликов, — зло сказал Роберт. — Перестань заниматься мазохизмом.

— Вы ничего не знаете, шеф, — тупо повторил Оливер. — Я хуже тех фашистов, которые экспериментировали в лагерях смерти...

— Чего ты хочешь? — грубо спросил Роберт, которому вдруг стало противно находиться рядом с этим стенающим боровом.

— Избавиться от мук! — с пьяной горячностью воскликнул Оливер. — Я всегда считал, что совесть — это выдумка поэтов и неврастеников. А теперь она открылась, будто старая рана, и болит. Что мне делать?

— Застрелись, — посоветовал Роберт. — Самый простой выход. Я пока не пробовал, но, говорят, помогает.

Оливер привстал. Глаза его обрели осмысленность.

— Спасибо за совет, — без тени улыбки сказал он и добавил: — Я всегда считал тебя хорошим парнем, шеф.

— Проспись, — буркнул Роберт, направляясь к двери. — Сейчас пришлю к тебе Эвелину — пусть сделает успокоительный укол.

В городе Роберт решил позвонить брату и заехал на почту. Из Центра звонить не хотелось — он знал, что все их разговоры фиксируются на пленку.

Пока телефонистка связывалась с Лос-Анджелесом, он вышел на веранду. С запада на город заходили грозовые облака. Их еще пронзали солнечные лучи, и все вокруг окрасилось в зловещий сиреневый цвет. Роберт достал флакон с коньяком, сделал несколько могучих глотков.

«Напрасно я так с Оливером, — подумал он. — Может, в самом деле у человека душа заболела... Что-то его, конечно, мучает. В таком случае — зачем темнить? Открылся бы, хотя какой из меня, черт возьми, духовник... Самому выть хочется...»

Он снова глотнул из флакона и невольно поежился, почувствовав затылком чей-то взгляд: Его бесцеремонно разглядывал худой мальчишка лет десяти в заношенных джинсах и грязной желтой рубашке. Мальчишка сидел на ступеньках веранды. Время от времени он с независимым видом отворачивался и плевал в цветник. Взгляд у мальчишки был насмешливый и дерзкий.

Роберт поманил его рукой. Подойди, мол.

Мальчишка насторожился и нехотя встал.

— Хочешь заработать доллар? — спросил Роберт.

— Еще как, сэр.

— Вот, возьми. И сделай милость — не торчи перед глазами.

— Понял, сэр. Исчезаю.

— Мистер... Вы заказывали Лос-Анджелес, — напомнила телефонистка. — Соединяю.

Роберт узнал голос Луизы, жены брата, и обрадовался.

— А где Ред? — спросил он.

— Ты откуда звонишь? — вопросом на вопрос ответила Луиза. — Не из города?

— Нет, Лу. От себя. А Ред дома?

— Жаль, что от себя, — огорчилась Луиза. — Мы тебя ждем, ждем... Ты второй год обещаешь приехать, и все никак. Ред уже боится, что ты там загордился, забыл о нас. Он тебя часто вспоминает.

— Я — ничего, Лу. Как-нибудь выберусь. Обязательно! К Рождеству, а может, и раньше. Дай-ка Реду трубку.

— Его нет дома. Ред решил устроить в нашем домике водяное отопление. Возится сейчас там с трубами, котлом.

— Какой еще домик? — удивился Роберт.

— Как? Ты не знаешь? Я ведь писала тебе... Мы весной купили участок. Кстати, спасибо тебе за деньги — они нам очень пригодились. Ред надеется, что года за три мы с тобой полностью рассчитаемся.

— Пустяки, это подарок, — пробормотал Роберт. Что-то сдавило ему сердце и не отпускало: если он правильно понял, сбылась наконец отцовская мечта. — Большой участок, Лу, где он находится?

— На берегу. Четыре акра. Ты знаешь, я посеяла возле дома море цветов. И твою любимую магнолию посадила. Приезжай и живи там сколько захочешь.

Роберт сглотнул ком, застрявший в горле.

— А где малышка Каролина? — спросил он.

— Ее от Реда за уши не оттянешь. Помогает... Она тебя тоже часто вспоминает. И все спрашивает, когда же мой дядя приедет. А Ред к твоему приезду так забил бар, что он буквально ломится.

Роберт криво улыбнулся, вспомнив, как они с братом в один из его приездов за несколько дней разгромили бар Реда. Выпили все подчистую. Им не хватало дней, чтобы наговориться. Они сидели еще и по ночам, в большой комнате, и однажды нечаянно разбудили Луизу: пустая бутылка из-под бренди покатилась под стол, опрокинула еще целую батарею...

— Я... обязательно... приеду, — запинаясь, сказал Роберт в трубку.

— Ты странно говоришь. Ты случайно не болен?

— Я здоров, как Змей. — Он засмеялся, но тут же понял: слово «Змей» для Луизы ровным счетом ничего не значит. — Извини, Лу. Я, наверное, немного перебрал. К тому же меланхолия какая-то прицепилась.

— Тебе надо жениться, — вздохнула Луиза на другом конце провода. — То же самое и Ред говорит. А еще тебе надо отдохнуть. Брось ты все к чертям и прилетай к нам, а?!

— У нас дождь пошел, — сказал Роберт, глядя сквозь •стекло кабинки на улицу. — А у вас?

— Не поняла, какие-то помехи.

— Погода, говорю, какая?

— Отличная погода. Солнце, тепло. У нас еще купаются... Так что передать Реду насчет твоего приезда?

— Скажи: я люблю его, — Роберт вдруг почувствовал, что по щекам текут слезы. — И Каролине скажи то же самое... Я так и думал, что у вас солнце.

— Ты опять меня пугаешь, — Луиза всхлипнула. — Не мучай себя. Приезжай скорее...

— Я послал вам сегодня деньги, — перебил ее Роберт. — Это подарок. Купи что-нибудь Каролине... И ищи невесту, раз надумала меня женить.

Он положил трубку, вышел на веранду.

— Почему ты плачешь? — спросил его все тот же мальчишка, которого, очевидно, загнал сюда дождь. — Тебе больно? Ушибся? Я заметил: люди часто ударяют себя дверками кабин.

— Ударился, — согласился Роберт.

— Прочитай молитву, — посоветовал мальчик. — Пока будешь читать, оно и переболит.

— Я позабыл все молитвы, — признался Роберт. Мальчик уже не казался ему назойливым.

— Тогда выругайся, — сказал маленький учитель. — Здорово помогает. Сам пробовал.

— Ладно. Сделаю, как ты говоришь. Только чуть позже.

Он подмигнул мальчишке и побежал к машине — прямо по лужам, на которых лопались дождевые пузыри.

Роберт тронул автомобиль с места, левой рукой достал флакон и допил коньяк.

Он машинально вел свой «Альфа-Ромео», погрузившись в воспоминания. Вечер, мать зовет их ужинать, а они с Редом затаились в кустах сас-сафраса — им радостно слышать в голосе матери тревогу, ноздри щекочет запах только что сваренной молодой кукурузы, и они в конце концов не выдерживают, выскакивают из своего укрытия, крича во все горло: «Мы здесь, мама...» Смрадные заросли Опухоли... «Познакомьтесь, генерал Гейли, представитель заказчика...» Смуглое лицо Небесной лыжницы. В глазах ее — ужас... Оскаленная морда собаки и хлесткие, будто удары бича, выстрелы... Все перемешалось. И если видения детства — просто картинки, от которых щемит сердце, то дальше во всем появляется боль. Скрытая и явная, чужая и своя. Оказывается, мир построен на боли. Она, она основа жизни, а не радость и не сострадание. Если так, то зачем... Зачем жить? Чтобы страдать и приносить страдания другим? Ведь «доброе оружие» — блеф. Все они, обитатели Центра, убийцы-идеалисты, он это отлично знает. Западня проглотила их, горстку благородных негодяев, но разве она может быть сыта такой малостью? Уже сейчас их Западня может стать западней для всего человечества... А Луиза в Калифорнии садит магнолию... Бедная Луиза...