Стив Альтен - Воскрешение майя

Инсценировать собственную смерть было гораздо сложнее.

Джейкоб знал, что Пьер Борджия жаждет мести и что его появление на публике непременно выманит убийцу из норы. Чего он не знал, так это того, что настоящей целью бывшего Секретаря Штата будет Эннис Чейни и что Лилит сама появится на похоронах Мэнни. К счастью, нексус дал ему возможность перехватить пулю, кевларовая броня погасила силу удара, а пакеты с искусственной кровью под пиджаком помогли обмануть всех, даже рабби Штейнберга и врача, которые стояли рядом с ним на помосте.

Даже Лилит.

Оба близнеца оказались безопасно «мертвыми», Джейкоб приступил к более сложным тренировкам с «Золотым руном», а Мэнни исчез и получил анонимность, о которой всегда мечтал.

Рабби Штейнберг был близок с одной парой из его общины в Филадельфии. Джин и Сильвия Аглер были прекрасными людьми, которым Господь не послал детей. Несколько встреч — и они согласились «усыновить» Мэнни.

«Золотое руно» предоставило фальшивый сертификат о рождении и школьные метрики, специалисты полностью сфабриковали его прошлое, вплоть до любимых фильмов и видов спорта. Джин Аглер получил высокооплачиваемую работу в другом штате, семья обрела новый дом.

Это было адом для Доминики. Она уже утратила родную душу, Мика, а теперь ей предстояло навсегда расстаться с сыновьями. Ее сердце разрывалось от горя, но зато Мэнни был свободен…

Волны без устали накатывались на пустынный пляж, щекоча босые ступни Сэмюэля Аглера. Он смотрел на темный океан, на гребни волн, посеребренные ущербной луной.

Звук прибоя успокаивал его мятущуюся душу.

— Я так и думал, что найду тебя здесь.

Сэм повернул голову в сторону своего приемного отца. Джину Аглеру было под шестьдесят. Волнистые черные волосы начали седеть на висках, а сам он, высокий и худощавый, уже заметно сутулился.

— Не против, если я присоединюсь?

Сэм похлопал по песку рядом с собой.

— Все в порядке?

— Вроде да.

— С Лорен у вас все хорошо?

— Отлично. — Сэм рассматривал краба, ползущего по берегу. — Моя настоящая мать… в городе. Она хочет, чтобы я завтра уехал с ней.

— Я знаю. Она звонила на прошлой неделе.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Думал, это не мое дело.

— Она поступает неправильно, без предупреждения врываясь в мою жизнь, переворачивая ее вверх ногами.

Джин подбирает обломок ракушки и бросает его в накатывающуюся волну.

— Попробуй понять, ей пришлось очень нелегко. Она одинока.

Сэм откидывается назад, опираясь на локти, в ушах у него оглушительно шумит прибой.

— Папа… Я собираюсь уйти из футбольной команды.

— Довольно важное решение. Чем вызвано?

— Товарищи по команде. Они считают, что я мешаю.

— Может, ты слишком многое спускал им с рук?

— Эгоистичные ублюдки… думают только о себе. И эти люди называют себя моими друзьями!

— Друзья бывают разные. Некоторые причиняют боль, другие бросают нас в трудную минуту. Это не делает их плохими людьми, а просто свидетельствует о том, что они никогда не были настоящими друзьями.

Сэм смотрит на звезды и молчит.

— Ты собираешься заняться футболом профессионально или вообще бросить его?

— Думаю, что совсем. — Звезды расплываются радужным сиянием. Сэм вытирает слезы. — Это… сложно. Я… я не думаю, что смогу играть, как раньше.

— Из-за одного проигрыша?

— Папа, я не могу… Я просто не смогу больше…

— Знаешь что? Я рад.

— Правда?

— Конечно. Для человека покорившего мир, ты выглядишь как-то не слишком счастливым.

— Они будут считать меня трусом.

— Кого это волнует? Ты же знаешь, что это не так.

— Многие расстроятся.

— Да, мир, конечно, огорчится, но солнце будет вставать по-прежнему, и птицы не перестанут петь, так что все не так уж серьезно.

— Мне кажется, я всех подвел. Может, мне следует просто не ломать себе голову?

— А может, стоит спросить себя, почему ты играешь в футбол.

Сэм поднял глаза.

— Почему?

— Ты помнишь проповедь рабби Штейнберга, по заветам Тикун Олам и Тикун Мидот?

— Не совсем. — Сэм улыбнулся. — Извини, думаю, еврей из меня тоже никудышный.

Джин не обратил внимания на его замечание.

— Тикун Олам обозначает исправление окружающего мира. Тикун Мидот относится к исцелению души. Тикун Мидот — это самосознание, которое позволяет шагнуть за грань инстинктивного, того, что ограничивается рефлексами. Осознать потребность изменить жизнь к лучшему.

— Я думал, что двигаюсь в верном направлении.

— Успех и процветание не всегда являются залогом высокого качества жизни. Ты беспокоишься о своем будущем, и это вполне естественно. Но какое бы решение ты ни принял, пускай оно будет твоим решением, а не твоей команды. Нельзя позволять кому-то решать за тебя. По-моему лучше всего об этом сказал Филипп Рот: «Человек накладывает свое клеймо на все, к чему прикасается, и все наши поступки неизбежны». Тебе все понятно?

— Да, кроме последней части.

— Рот говорит, что поместить великую веру в человеческое существо не только невозможно, но и просто глупо. Мы оставляем человеческое клеймо на всем, чего касаемся как люди. Рот видит, как современный человек идет дорогой Авраама — создает себе божков и служит этим фальшивым идолам, которые не в состоянии ни искупить наши грехи, ни спасти нас.

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Подумай, Самуил. Посмотри, кем ты стал. Ты был рожден как ложный идол, мистический близнец, которому поклонялись массы. Тебе удалось создать себе другой образ, но ты, как закомплексованный голливудский актер, упорно жаждешь стать центром внимания. Ты боишься уйти, боишься разочаровать. Сынок, все это внимание — фальшивка. Слава мимолетна. Значение имеет лишь то, что находится внутри тебя.

Джин посмотрел на луну.

— Знаешь, я всегда помнил ту ночь, когда родились вы с братом. Сущее безумие. Мы с Сильвией видели все по телевизору. Вокруг больницы собралось не меньше десяти тысяч человек. Рабби Штейнберг говорил, что воздух был словно наэлектризован. А все, кто находился в больнице, — врачи и медсестры, президент Чейни, а также эти любопытные репортеры и вооруженные охранники — ждали чуда. Бедная твоя мама. Она мучилась от боли, но все равно отказывалась от лекарств… боялась, что это может пагубно повлиять на детей. Но вот знаменательное событие произошло, и они наконец показали кадры, где мама держала тебя на руках Я помню, как смотрел на тебя, такого невинного, завернутого в одеяльце, и думал — это особый ребенок, дар Господень. Но чем дальше, тем больше меня одолевали сомнения. Разве может любой ребенок или, если на то пошло, взрослый оправдать ожидания, возложенные на него всем человечеством?