Михаил Ишков - Заповедник архонтов

— Что носы повесили? В первый раз, что ли, в темницу отправили? — рявкнул на них Туути.

Старший из моряков кивнул.

— Велика беда! — подбодрил их страж. — Отдохнете на суше, а то небось все по морям, по окиянам? Нынче здесь, завтра там? Смыкайте с нами ряды и примите осанку. Держитесь поближе, мы вас сказочками побалуем. И ты, капитан, хоть ты и сволочь порядочная, держись поближе…

Так, гурьбой мы ввалились в темницу.

Это было просторное помещение с высоким, нарезанным сводами потолком, разделенное мощными вырубленными — или выплавленными? — из цельной скалы пилонами, каждый из которых поддерживал свой угол потолочных парусов. Сооружение несомненно относилось к культуре Ди. Высоко — снизу не добраться — зарешеченные окна имели двойное циркульное завершение, причем обе полуокружности имели продолжение в форме резного ласточкиного хвоста. Что мог бы означать подобный мотив, не знаю, однако на Хорде мне часто встречались подобные завершения вертикальных линий и плоскостей — от разделенных надвое спинок кресел до орнаментов на карнизах.

Страж, сопровождавший нашу группу — молодой, худой донельзя губошлеп в доспехах и каске (вместо копья он был вооружен небольшим дротиком) провел нас в дальний отсек, к самым «отвратительным», по его словам, преступникам, которые без конца чешутся и обращаются к какому-то учителю, который, мол, знает, когда покажут ковчег. По пути солдат спросил у капитана Хваата.

— Скажи, ублюдок, каким образом какой-то дикий горец мог пронюхать о замыслах славных? Мы, дьори, о том не ведаем, что уж говорить о беглеце с ртутных шахт.

Хваат промолчал, тогда охранник-дьори обратился к Туути. Вроде бы коллега.

— А что, дирахи, мать вашу так-разэтак, несладко в поселениях живется?

— Жрать нечего, — отозвался Туути, — мать вашу так-разэтак…

Охранник погрустнел.

— Ну, ничего, здесь сносно кормят. Посидите, баланды похлебаете, а там, глядишь, всех на ковчег смотреть позовут.

— Надеешься, товарищ? — спросил Тоот.

— Прозрачный тебе товарищ! — грубо оборвал его дьори, потом уже более дружелюбно ответил. — Почему не полюбоваться. Глядишь, сердце вспыхнет, станет веселее. Не-е, я за то, чтобы показали ковчег. А вон и отвратительные, опять молятся.

Он кивнул в сторону сидевших тесной группой на нарах, одетых в неописуемое рванье, бродяг. Все они сгрудились вокруг какого-то лежавшего на спине поселянина — пятки у него были вместе, носки врозь.

— Ты вот что, — обратился к нему Туути. — Как дежурство кончится, приходи к нам. Сказки послушаешь, расскажешь, что у вас здесь творится.

— Что творится? — недовольно переспросил охранник. — Праздник героев скоро, всем амнистию на день-другой объявят. А что это за сказки?

— Сам узнаешь, — Туути хлопнул меня по плечу. — Вот этот рассказывает. Складно врет, заслушаешься. Про каких-то чудиков, которые по воздуху летают, есть и такие, что ростом с пальму, а уж если кто маленьким уродился, то не больше мизинца будет.

Охранник даже споткнулся.

— Как это?

— Придешь — узнаешь, — пообещал я.

— Ну, если разрешат… — почесался под мышкой дьори, потом грубо ткнул ближайшего к нему поселянина.

— Эй, мошенники, хватит молиться-чесаться. Лбы поотшибаете. Принимайте гостей.

Те послушно раздвинулись. Я приблизился, глянул на лежащего на нарах губошлепа. Тот глупо улыбался, одна сторона его лица была страшно обожжена.

Это был Иуда.

— Что с ним? — спросил я.

Мне ответил Петр — губошлеп степенный, чрезвычайно высокий, длиннорукий, с толстоватыми ножищами. Борода лопатой, глаза стоячие — часами может смотреть в одну точку. Помню, как уставится, жуть берет.

— В интеллектор, злыдни, сунули, потом подбросили на окраине Дьори в ночлежку для бродяг. Там мы и нашли его, мил человек… Что творится, о-ох, что творится!..

Рядом с ним на широком помосте, где вповалку отдыхали заключенные (здесь они и днем устраивались — ноги сложат, сядут на пятки и томятся до обеда), сидели Савл и Якуб. Они поддерживали за руки слепенького Левия Матвея. Поодаль Муса и Варфоломей. Многих не хватало, теперь их осталось только восемь губошлепов.

Тоот, Туути, Этта разом придвинулись ко мне. Лица их одеревенели, языки выкатились, как у повешенных.

— За что его? — спросил я, кивнув на Иуду.

— За что, мил человек, спрашиваешь, пострадал Иудушка? За правду, — ответил слепой Левий Матвей. — А вы, добрые поселяне, кто будете?

Петр между тем не мигая смотрел на меня.

— Мы, товарищ, с Дираха, — энергично принялся объяснять Тоот. — Прибыли сюда агитацию наводить, чтобы власти земные явили чудо — показали нам ковчег. Страсть как хочется видеть дело рук своих! Пусть покажется в небе, помашет крыльями.

— Что же вас в тюрягу сунули? — нахмурившись, поинтересовался Петр. — Ленились? Сачка давили?

— Нас сюда на корабле доставили в составе делегации. Мы слова не успели сказать, как нас в темницу упекли, — затем с прежней горячностью главный инженер заверил. — Не сомневайтесь, товарищи, мы вели себя достойно, чести рабочего люда не посрамили. Заодно сказок понаслушались, наставлений всяких, а также чудо наблюдали.

— Каких же наставлений вы понаслушались, каких чудес насмотрелись? — спросил Якуб.

Этот мрачный фанатик с горящим глазами и добрейшей душой чаще всего помалкивал и всегда держал за пазухой свою думку. Я назвал его Якубом из-за его присущей мусульманам особенности все упрощать, верить чисто, незамутнено и строго.

— Разных, товарищ, — откликнулся главный инженер. — Главное не в наставлениях, не в чудесах, а чтобы вот сюда, — он почесал себя по груди в области сердца, — запало. Если мимо, все без толку.

Он обречено махнул рукой, потом, мгновенно повеселев, добавил.

— А насчет чуда? Молоденькая благородная сучка, которую мы сопровождали, насмотрелась снов и по воде, как по суше, бегала. Должен сознаться, более удивительного явления природы мне встречать не приходилось. Знахарь, ты скажи, — обратился он ко мне.

— Чуть что, сразу знахарь! — почесался я. — Сами рассказывайте. Давайте раздвинем круг и покумекаем, что есть истина и с чем ее едят. Может, найдем согласие.

Заключенные охотно потеснились, рассадили нас, пришлых. Мы достали съестные припасы, угостили новых знакомых, все вместе пожевали хлебца. У капитана Хваата нашлись три соленые рыбы, их тоже поделили. Рыбы оказались маленькими, с ладонь, однако всем хватило. Запили водой.

— Вот что, ребята, не по-людски мы пищу приняли, — сказал Туути и вытер губы рукавом форменной рубахи. Он и Петр на голову возвышались над другими губошлепами, сидели они друг напротив друга.

— Перед тем, как вкусить, — продолжил страж, — следует говорить так: «Отче наш, пребывающий ныне на небесах! Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, как на небе, так и на земле…» Либо вот так следует говорить: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!» Можно и так пропеть: «Шма Исраэль, Ад-най Элокайну, Ад-най Эхад».