Михаил Ишков - Заповедник архонтов

Я направился в сторону двухэтажного, покрытого крышей с загнутыми вверх стропилами, здания. Только изображений драконов, стягов да полотнищ с иероглифами не хватало, чтобы вообразить себя на Земле, в Поднебесной империи, каким-то чудом занесенной в далекую геологическую эпоху (судя по обилию папоротников, назовем его меловым периодом).

В вестибюле, куда я не без робости отважился войти, располагался диспетчерская или что-то вроде главного наблюдательного поста. Зал был невелик, при этом оформлен как точное подобие рубки Быстролетного: то же округлое смыкание пола с потолком, тот же невообразимый, явно не соответствующий внешним размерам помещения внутренний объем, тот же болотисто-лиловый тон, раздражавший меня во время первых пребываний в утробе койса. Повсюду обилие светящихся сигналов: цепочек, огоньков, сияющих змеек, посвечивающих геометрических фигур, перемигивание цветовых квадратов. В углу какие-то громоздкие, с едва закругленными прямыми углами тумбы. Я подошел ближе, пригляделся, вспомнил уроки попечителя и Быстролетного. По всей видимости, эти аппараты обеспечивали связь, выводили информацию на незримый экран, а также, судя по щели в корпусе, выдавали информацию в какой-то более-менее удобной для ознакомления форме.

Все оборудование бездействовало, каждая единица свернулась в исходную оболочку — на это у меня глаз был наметан. Пыли на поверхности не было. Первым делом с помощью особого словаря, развернувшегося из шарика, я попытался вернуть в рабочее состояние информационную машину. Ментальный пусковой код загрузился удачно, затем, уже более уверенно, я оживил экран. В тот же момент в зале притух свет, потолок растаял, и Даурис, и Таврис предстали во всей своей красе. Изображение, правда, казалось несколько неестественным, напоминавшим спектрозональные аэроснимки. Даурис почему-то предстал ярко-красным шаром с зеленным ободком, Таврис заметно полиловел. Следом по гигантским, занимавшим большую часть экрана светилам побежали кривые, начали выстраиваться графики, обозначились колонки символов, которыми когда-то пользовались ди. Мне еще предстояло разобраться в этой свистопляске данных. Прежде всего изображение зафиксировало состояние станции в момент ухода флота архонтов. Вот последний, с размазанными очертаниями линейный корабль — две усеченные, соединенных основаниями, четырехгранные пирамиды, то есть октаэдр, — покинул станцию, исчез в сером лимбо. Тут же временной интервал резко увеличился, счет пошел на столетия. Скакнуло с десяток цифр, и счет времени вновь резко замедлился.

На экране внезапно и крупно высветился исполинский звездный прыгун, своей формой напоминавший челнок, доставивший нас на станцию. Это был овалистый, несимметричный звездолет с башенкой-выступом по правому борту, неуловимо напоминавший нашего речного сома с коротким хвостом и более высокой спинкой. На борту символ транспортного средства, рядом полустертый номер. Это же «Несущий груз на спине»!.. Я невольно подался вперед. Выступ, где размещался командный пост, смят, на корпусе пусто, обшивка местами взрезана и во многих местах пробита — трудно было отделаться от впечатление, что звездолет долбили гигантским ломом.

Я потерял дар речи — мне довелось наблюдать за звездолетом, явившимся с поля сражения, которое произошло по меньшей мере полмиллиона лет назад. Сигнальные огни на корпусе фламатера горели неровно, часто гасли. Между тем обслуживающие оболочки, как и положено в режиме посадки, налипли на корпус судна, принялись буксировать «Несущего» в сторону распахнутых шлюзовых ворот. Следом на экране появился первый знак, который я узнал сразу. На этот раз словарь, так долго хранимый в левой ноге, не понадобился. Этот иероглиф обозначал, что спуск в приемную шахту и осаживание на посадочное место прошли штатно. Далее на экране высветилась картинка причальной палубы — это было гигантское помещение с одним-единственным звездолетом, улегшимся на исполинские салазки, при этом из корпуса чуть выдвинулись толстые обрубки-конечности. Подсобные койсы и всякая прочая мелочь продолжали ползать по обшивке, потом вдруг посыпались оттуда, как ошпаренные. На этом всякое шевеление на палубе закончилось. Последним на экране появился громадный андреевский крест, что у ди означало сигнал предупреждения. В любом случае, когда ситуация развивалась не по инструкции, в их протоколах появлялись подобные знаки.

На экране опять изменился временной масштаб, и изображения Дауриса и Тавриса вдруг принялись пучиться и сжиматься. По их громоздким беспокойным телам вновь побежали многоцветные кривые, начали выстраиваться графики, колонки цифр. Всякий раз, как размеры Дауриса уменьшались до пунктирной окружности, проходившей под его фотосферой, со станции в сторону звезды выпускались какие-то яйцевидные снаряды. Они погружались в тело Дауриса и через некоторое время светило возвращался к первоначальному объему, опять же пунктиром обозначенному на экране. В этот момент меня впервые кольнула крамольная мысль — только ли для приема кораблей служил этот комплекс? Уж не для контроля над беспокойным, того и гляди готовым сжаться в коллапсе и со взрывом возродиться в образе сверхновой звезды Даурисом, была построена приводная оболочка? То, что с самого начала не давало покоя — прежде всего значительно бльшие размеры станции по сравнению с сооружениями на Беркте (а ведь тот централ являлся узловым для обширного сектора Галактики) вдруг очертилось внезапной догадкой — неужели ее разрушение неминуемо погубит Хорд?..

В углу застрекотал аппарат, из него поползла широкая лента испещренная значками, похожими на наших пауков, тараканов, бабочек. Скоро у меня в руках оказался свиток, в котором был дан отчет — по-видимому, очень краткий — за весь указанный период, то есть, с момента выключения машины до ее пуска. Я развернул распечатку — без пол-литра, то есть, без словаря не разберешься.

Догадка о возможной связи приводного централа с процессами, происходящими в недрах красного гиганта, обескуражила меня. Сколько помню себя на Хорде, не было дня, чтобы я не попадал в двусмысленную, требующую скорого и точного решения ситуацию. Всякий раз мне приходилось самостоятельно делать выбор, и в каждом случае это было тяжкое испытание. Вот и теперь! Если мысль о подлинном назначении этой преисподней верна, придется менять всю идеологию нашей миссии и призывать губошлепов любой ценой сохранить в целости и неприкосновенности эту цитадель Черного гарцука.

Ладно, где наша не пропадала! Прежде необходимо до конца убедиться, что картина взаимоотношений удивительного по своей неожиданности любовного треугольника: взбесившегося фламатера, приводной станции и экспедиции хордов мною оценивается верно. Интуиция подсказывала, что если с геенной огненной и сообществом губошлепов мне кое-как удалось разобраться, то звездный грузовик, зверь третьего класса, до сих пор оставался в этом уравнении неизвестной величиной.