Михаил Ишков - Заповедник архонтов

Может, все-таки рискнуть и отправиться на зов? Но прежде следует выяснить, чем занимаются мои соратники по борьбе.

Вот и пришел черед удивительным штучкам-дрючкам, которыми снабдил меня батяня-комбат. Я извлек из ноги шарик-оболочку, с помощью которого, как уверял меня попечитель, можно войти в цепи управления станцией и попытаться установить контроль над программным контуром. Успех подобной операции был под большим вопросом, но, по крайней мере, полагал я, кое-какими цепями на приводном централе — в первую очередь линиями связи и транспортными средствами, овладеть было можно.

Получив команду, шарик размером с горошину всплыл с ладони, начал совершать зигзагообразные движения по всему пространству овального зала, затем спикировал к одному из аппаратов, стоявших в углу. Прилип к поверхности, растаял. Вскоре до меня донесся мысленный оклик.

«Готов к приему».

«Изображение вспомогательного шлюза».

Шарик-помощник передал кодовые сигналы, и в тот же миг на экране возникло изображение нашего челнока. Кадр придвинулся к полупрозрачной стене, очертания предметов помутилось, но тут же обрело прежнюю ясность.

…Хорды, объединившись в три круга, взявшись за руки, молились. Повторяли вслед за апостолом Петром.

— К Тебе, кому единому подобает имя Повелитель, Сущий, грозный Судия, Тот, кого можно любить, неприступный царь Славы, Ветхий днями, Старец наш, Господин, Ковчег нерукотворный, обращаемся… Спаси и сохрани нас.

Так повторялось несколько раз. Наконец Огуст, сидевший во втором ряду соплеменников, подал знак, и моление закончилось. Многие утирали пот со лба.

Спустя несколько минут Левий Матвей поднялся с места, вытянул вверх руку с разогнутыми двумя — указательным и средним, остальные сложены в горсть, — пальцами и объявил.

— Сказал Ковчег, а учитель донес его слова до нас, страждущих, замурованных в геенне огненной, посланных на съедение зверю, — плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над птицами небесными и над рыбами морскими, над всякой ползающей и бегающей по пальмам тварью.

Он сделал паузу, затем простер руки к слушателям.

— Вот собрались мы, узнавшие имя Создателя, и радости нашей нет предела, ибо сегодня день торжества. На краю гибели, в пасти Черного гарцука, играем мы свадьбу повелителя нашего Огуста, его помощника Этты и скромной сестры-девицы Дуэрни, пусть будут благословенны их имена. Слушайте сюда, поселяне. Внимайте душой…

«Блаженны изгнанные за правду,

Блаженны храбрые сердцем,

Блаженны верные долгу, ибо их есть Царство Божие.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.

Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой?

Она уже ни к чему не годна, так выбросите ее вон на попрание людям».

Левий Матвей справа налево почесал лоб, обошел круг слушателей — все они тоже почесали лбы, — потом обратился к Огусту.

— Встань жених.

Тот поднялся.

— Встань, жених, — обратился Левий Матвей к Этте.

Тот тоже встал.

— Встань, непорочная сестра. Соедините руки.

Женихи и невеста соединили руки.

— Вот было бы здорово, — совсем простецки воскликнул апостол Павел, — если бы учитель мог видеть нашу радость…

Я тотчас отдал мысленную команду и как только пришел ответ, что звуковой канал задействован, сказал.

— Вижу!.. Благословляю…

Все хорды повскакали с мест, начали скакать с ноги на ногу, радостно почесывать друг другу спины, а я, изумленный, с этого момента насквозь пропитанный сознанием неистребимого родства со всеми брачующимися, со всеми приглашенными, зваными и незваными, со всеми убогими, прежними, будущими и нынешними женихами и невестами, желающими плодиться и размножаться при любых обстоятельствах, на краю пропасти, в геенне огненной, в сердце звезды, — взмолился, обращаясь к тому, в ком сомневался, кого искал всю жизнь, с чьим именем шел в бой за сохранение папоротникова цветка, чьим именем внушал истину — дай Бог вам счастья.

Спаси и сохрани вас ковчег!

Между тем Левий Матвей предложил.

— Братья и сестры, давайте возьмемся за руки, повторим слова завета:

«Ищите, что соединяет, и бегите того, что разъединяет!

Остерегайтесь настаивающих и упорных,

Остерегайтесь слепых душой и глухих сердцем,

Прислушивайтесь к испытывающим сомнения и верующим в суть.

Не в именах ищите разность, а в сердце своем!

Ступите на воды и следуйте истинным путем.

Кто бы не повстречался вам в дороге,

Усадите его рядом, поделитесь хлебом.

Не надо слов, не ищите розни!

Берегите разное, но выхаживайте общее».

Я мысленно сменил кадр.

Мельком обозначился потолок и стены вспомогательного шлюза. За то время, что меня не было на челноке, на них появились странные наросты. В тот момент я не придал им значения, мысли были далеко — прикидывал, как мне проникнуть на грузовую палубу, где дожидался своего часа «Несущий груз на спине».

По команде шарик вернулся на ладонь. Я вышел из административного корпуса. На миг мелькнула мысль заглянуть в другие здания, но что-то подсказало — следует спешить. Жаркое, загустевшее до лимонной желтизны солнце клонилось к горам. С той стороны ползли редкие тучки и сеяли тени по песчаным холмам.

Я двинулся к выходу, расположенному возле водопада, страстно, с обидой, воззвал к попечителю, к Быстролетному.

«Где вы скрываетесь, прозрачный вас задери? Научите, как поступить? В какую сторону шагать? Возвратиться на челнок или попытаться поближе познакомиться с Черным гарцуком?»

Ответа не было. Вот тут и крутись!

На развилке, куда доставило меня транспортное кресло, я вновь ощутил ментальный поток, услышал знакомый призыв. Теперь в нем отчетливо прорезывались ноющие всхлипы.

Хордоед загрустил?

Поддаться ему, успокоить?

Пойти на поводу — пусть фламатер на какое-то время забудет о челноке и даст молодоженам вволю натешиться. Будь что будет, все равно без разведки не обойтись!

Я понадеялся на свое человеческое начало, которое без смеха не могло воспринимать призыв отдаться на съедение.

Я взял в расчет волшебный пояс.

В душе я рыдал и смеялся; рвался к отцу и одновременно издевательски хихикал над подобной неуемной страстью отыскать папашу. Неожиданно ощутил жуткую тяжесть, едва не раздавившую мой разум. К заунывному, сдобренному отчаянными рыданиями зову прибавилась новая составляющая, лишавшая меня возможности принимать осмысленные решения.

В следующее мгновение я перекувырнулся через голову. Возвысился до потолка. Покрытой кольчужной броней волчьей спиной уперся в металлический свод. Пошевелил плечами, попытался переступить с ноги на ногу. Не тут-то было В таком состоянии не то, что сражаться, двигаться было невозможно. Кое-как произнес ментальную формулу и вновь обернулся губошлепом, только человеческого во мне стало во много раз больше. Оно оформилось в непреклонную решимость сражаться до конца.