Сергей Михайлов - Стрела Аримана. Антология российской фантастики

— Я не Бог, наместник. Этого достаточно?

— Нет… — помедлил тот, — ответ неполный, я вижу, что ты не Бог. Но повторяю — нас здесь только трое. Ни одно слово не выйдет за стены, если я так пожелаю.

— Ты веришь в то, что человек может прожить тысячу лет?

— Я не знаю этого, но со времен Ртепа — только для нас, посвященных, — сохранился пергамент со странными рассказами Иса.

«Он пропустил „господа“», - усмехнулся про себя Зер.

— Там сказано, — прикрыв глаза, продолжал старикашка, — что время не везде одинаково. И что Ис называл себя человеком.

— Кто имеет доступ к этому пергаменту?

— Только тот, кто садится в это кресло.

— Так что же, ты считаешь меня Исом?

— Ты и твои спутники похожи на тех, что были тогда. Я не верю в такие совпадения.

— Выходит — и в Бога Иса не веришь?

— Если бы нас слышали, то тебе и твоему другу не миновать костра.

— А что, в том пергаменте о рукотворных молниях не упоминалось? — словно не замечая угрозы, равнодушно спросил Сид.

Старик зябко повел плечами и облизал бескровные губы:

— Упоминалось. Но никто не смог сотворить их и открыть подземелье.

— А я помню, как это делается, так что пугать нас не надо. Нет, нет — становиться на колени и облизывать немытые руки не надо, — Сид поднял сползшего на ковер старика, — но мешать нам, наместник, опасно. И прикончить нас тихонько не удастся — это мы тоже предусмотрели.

— И думать об этом не смею, — съежился наместник, ибо именно эта мысль мелькнула в его голове, — но вы идете на Север, а там возникла ересь…

— А меня вся эта мистическая чушь не тревожит, — напрямую ломил Сид, — хочу и там посмотреть, какие плевелы вырастают из доброй пшеницы. Не мерзость ли ваша проповедь смирения здесь и воздания там, — тут Сид ткнул пальцем вверх, — и это откровенное идолопоклонство, а как еще скажешь, если слизывается позолота с иконных рамок?

Узрев протестующий жест старика, Сид наконец остановился.

— Народ темен, Ис, — впервые назвал его по имени наместник, — ему нужен символ. Нужна сдерживающая сила. Отмени Бога — и рухнет мораль. Люди на площадях станут резать друг друга. И прелюбодействовать аки скоты. Людьми движет страх наказания за грехи. И упование награды за добродетель. Что есть мораль, как не Божья узда для мирского стада на все времена?

— Для избранных, выходит, существуют изъятия из этой морали? Да, мертвый и нарисованный я для вас гораздо удобнее, чем живой…

— Откровенно говоря — да, — цинично ответил успокоившийся старик, — но не падет и волоса с головы твоей.

— Уж об этом мы позаботимся, — вступил в разговор Зер.

И в подтверждение его слов в раскрывшуюся дверь вошли Без и Нави. При этом у Беза был такой вид, как будто он хотел скомандовать: «Руки вверх! Ваша карта бита!»

— Это я побеспокоился, чтобы за нами присматривали и поторопили в случае задержки, — объяснил неожиданное явление Зер.

— Все спокойно, беседа проходит корректно, в духе взаимопонимания, — успокоил вошедших Сид, — а как вы обошлись со стражей?

— Тоже все в порядке, с полчасика подремлют на завалинке и очухаются. А службы не знают — вплотную подпустили, — с видимым удовольствием доложил Без. Он даже завалинку изобразил и употребил какое-то непереводимое выражение, передающее повышенную эмоциональность речи. После этого Без, вынул из-за пазухи руку, а Нави поправил что-то под мышкой. А наместник Бога на земле с изумлением глядел на двух ражих детин, неизвестно как очутившихся здесь.

— Да, я забыл представить тебе Нави и Беза, — спохватился Сид, опасаясь, что старика хватит удар, — они встревожились, что нас долго нет. Об охране не беспокойся — у них временно помрачилось сознание.

Старик зашевелил беззубым ртом и еле слышно спросил:

— Чего же ты хочешь?

— Спокойного пути.

— Может быть, Греза, — тут он провел ребром ладони по своей цыплячьей шее, — пожалуй, он слишком много знает…

«Ну и мразь, своих не жалко», - брезгливо подумал Сид. И — вслух:

— Не надо. Но лишнего пусть не болтает.

— За порок болтливости у нас раскаленными щипцами прожигают язык. В ремесле Греза лишнего не говорят.

— Представляю, что это за ремесло!

— Тем лучше, — совсем успокоился старик и серебряным колокольчиком вызвал приближенного.

«Государь! — стояло вверху пропотевшего куска пергамента. — Известные тебе люди вышли на Север. А перед тем были они у наместника Иса на земле — полным титулом его называю, хотя и нечестивым путем взошел он на святой престол! И свел их к Ртепу Двадцатому твой ближний человек, именуемый ныне братом Грезом. А кому он взаправду служит — разберись сам».

Подписи не было. Но император и так хорошо знал этот почерк. Он отослал гонца, вызвал ближнего барона и, дождавшись, когда за вошедшим закроется дверь, спросил:

— Не ты ли советовал посылать Греза?

— Я, государь.

— Не боишься, что тебе придется висеть на золотой цепи, пожалованной тебе для того, чтобы ее носить, а не для того, чтобы на ней висеть?

— Нет, государь, ибо не знаю за собою вины, — с достоинством ответил барон.

— Читай, — он ткнул в нос барону злополучный лоскут. — Здесь читай, света хватает! — повысил голос Лий Восьмой, заметив попытку барона отойти к высокому узкому окну, забранному в тяжелый переплет, сквозь цветные стекла которого в залу врывался густой поток света. И все же здесь была полутьма — стоявшие по углам кресла, особенно после взгляда на свет, скорее угадывались, чем виделись. А лики императорских предков глядели строго и осуждающе из темных рам.

— Что на это скажешь? — выждав, когда барон положил рукопись на черный громоздкий стол, буркнул Лий Восьмой.

— Кто это писал, государь? — осторожно, словно боялся голосом разбить что-то хрупкое, спросил барон.

— Верный пес. Да ты не крути, говори что думаешь, — положил на стол волосатую руку император.

— Государь, я поражен не меньше тебя. Но пес всегда остается псом. А Грез был добрым воином и вассалом. Нужно дождаться его возвращения и тогда решить, как поступить.

На равнину спустилась вечерняя синева: как-то уж повелось, что вечером, когда спадет зной и ленивая пыль медленно осядет вдали, хочется оглянуться и подвести итоги дня. Равнина уже за спиной. Впереди — горы. Все чаще быстрые речки по-жеребячьи взбрыкивают на камнях. Дремлет в повозке Мер. Сзади, свесив ноги с повозки, жует соломинку брат Грез и никак не может сжевать… Поклевывает носом, уронив поводья, равнодушный ко всему на свете брат Мис, а усталые кони неторопливо волокут тяжелую колымагу. Лишь Без методично оглядывает горизонт. Да впереди Сид и Зер, покачиваясь в седлах, ведут нескончаемую беседу.

Дорога сделала зигзаг и вбежала в ущелье. Горы стали словно ниже — отвесные стены, поросшие редким кустарником, прижившимся в расселинах, загородили дальнюю перспективу снежных хребтов Стало необычно сумрачно. Шумела речка, вспарываемая камнями, — узкая дорога шла вдоль берега. Незнакомо пела какая-то птица. И река, казалось, текла вверх, а не под уклон: обычный в горах обман зрения. Сид и Зер примолкли — какая-то неясная тревога чувствовалась в неподвижном вечернем воздухе.