Эрик Рассел - Течение Алкиона. Антология британской фантастики

Мы с Лэпторном частенько гоняли наш корабль — тогда это был «Пожиратель Огня» — туда и обратно, пытаясь найти разные устройства, которые использовались для освещения, — экзотические вещества, употреблявшиеся в качестве топлива.

После трехлетней торговли с этой планетой и прожив на ней пятьдесят дней из каждых ста, Лэпторн поклялся, что он может определить цвет света порами кожи, а языком распознать его структуру. Он уже начал болтать о поисках совершенного света, когда я понял, что пора двигаться на свежие пастбища. Лэпторн был такой впечатлительный, чувствительный малый. Каждая планета оставляла какой-то след в его характере. Я — иной. Я — реалист.

Потом мы некоторое время работали для большой библиотеки на Новой Александрии. Лэпторну это не нравилось, потому что Новая Александрия находилась во внутреннем кольце — широкой трассе звездной цивилизации.

Земля находилась слишком далеко от богатых планет, чтобы остаться центром человеческой вселенной. Новая Александрия, Новый Рим, Новый Израиль, Пенафлор — были нашим домом среди звезд. Они были и нашим новым наследием, фокусом нашего будущего. Лэпторн их ненавидел и стремился к дальним берегам. Ему нравилось ощущать под собой чужую почву, подставлять лицо под чужое солнце, быть любимым чужеродными женщинами. Но здесь, в Ядре, можно было легче и больше заработать, а нам нужно было вышвырнуть на свалку «Пожиратель Огня» до того, как он сожрет себя, а заодно и нас. Вот и пришлось поработать на Новой Александрии.

Мы провели более двух лет, переправляя чужие знания и литературу, заказанную библиотекой. Книги, которые мы находили, были написаны на сотнях языков, многие из них были знакомы только тем, кто на них писал. Но проблемы перевода нас не касались. Мы просто собирали книги, добывая их правдами и неправдами, и доставляли в библиотеку. Мне нравилась эта работа, и даже Лэпторн отмечал, что в ней бывали хорошие минуты — те, что мы проводили на чужих мирах. Довольно странно, но я думаю, что это самая опасная работа, которой я когда-либо занимался. Я обнаружил, что жители чужих миров — и в этом, я думаю, они очень похожи на людей — довольно сдержанно относятся к деньгам, но до абсурда ранимы, когда речь идет о вещах, которые ни человеку, ни животным не приносят пользы.

Сейчас небо такое же черное, как и горы. Пустынная равнина не просматривается. Я развожу костер. Огонь дает немного тепла. Лэпторн пожаловался бы на его скучный цвет и скверный вкус. Но это все, что у меня есть. В коробке остался запас энергии, но вся она предназначена для одной-единственной цели: поддерживать слабый и бесполезный — я был в этом уверен — радиосигнал о помощи, который был моей последней надеждой на вероятность спасения. Радиосигнал имеет ограниченный диапазон, и вряд ли какой-нибудь корабль попадет в зону его действия, потому что нахожусь я в пределах черной туманности, куда ни один из здравомыслящих капитанов свой корабль не поведет. Но радиосигнал — моя единственная связь с миром за горами и, конечно, заслуживает всей оставшейся энергии «Джевелин» до последней капельки.

Поднятые ветром тучи песка скрипят у подножия склонов. Костер потрескивает. Кажется, что ветер постоянно меняет направление таким образом, что, где бы я ни сидел, он несет дым прямо мне в лицо. Ну и вредный здесь ветер. Крест на могиле Лэпторна утром снова будет лежать. Мотыльки, привлеченные игрой огня, мелькают перед глазами. Их тени трепещут в свете костра.

Искры, летящие из огня, напоминают мне звезды. Хотелось бы мне быть мотыльком, чтобы снова улететь с этой маленькой планетки к звездам. Ветер знает об этой праздной мечте и дразнит меня ею. Он нашептывает ее мне в ухо. Это ветер, который приносит воспоминания обо всех других планетах, других временах, косвенно, по крайней мере, и это заставляет меня сопротивляться его настойчивости.

После работы на Новой Александрии, когда мы приобрели наш прекрасный новый корабль, я позволил Лэпторну делать то, что ему хотелось. Мы отправились на Венец и бродяжничали там в поисках новых планет и новых способов зарабатывать деньги. Выгоды и комфорта там было мало, если они вообще были, и ничего хорошего нам это путешествие не принесло. Лэпторн по меньшей мере дважды влюблялся, но у него это было ненадолго, касалось ли это женщины или планеты. От событий оставались шрамы и воспоминания, но ничто не могло овладеть душой Лэпторна на долгое время.

Мы торговали с Лакшми, взрослые жители которой были похожи на мух с золотыми крыльями, а дети росли в земле, из яиц, подобных узловатым корням деревьев. Мужские особи существовали только в вегетативной фазе. Одно поколение взрослых мужских особей опыляет женские цветы следующего поколения, а тычинки цветов служат куколками ими же оплодотворенных мух женского пола. Даже Лэпторна слегка тронула эта раса, хотя некоторое время у него проявлялась тенденция заговаривать с деревьями. А пару раз я видел, как он смотрел на огненных мух с выражением тайного восхищения.

Мы жили с маргианцами, у которых были лица собак, в гнездах, висящих между верхушками деревьев на паутине веток и лиан высоко над экваториальными болотами, покрывавшими планету.

На Варварине Лэпторна укусила змея, и он умер бы от этого, если бы не кочевники, которые спасли ему жизнь в обмен на одну из его рук,

Они отняли у него кисть руки и сняли с нее плоть. Один из них соединил кости медной проволокой и стал носить на шее как талисман. У некоторых кочевников было по два таких талисмана, и почти у всех на самом видном месте тела было изображение руки. Рука, которую носишь на шее или талии, никогда не задушит тебя и не украдет у тебя. Это имеет особое значение, когда у тебя есть враги. У кочевников они были. Варварианцы умели врачевать, и они исцелили Лэпторна. Помощь всегда требует вознаграждения, пусть иногда и своеобразного.

Я предпочел иметь обе руки на месте. Мне это было необходимо. Однорукий инженер может выполнять свою работу, но однорукому пилоту грош цена.

На Бирс мы попали в нектар скорпионовых лилий, которые растут только на рассвете и вянут, когда солнце встает над горизонтом. Но местный день равен двум нашим годам, и рассвет тянулся долго. Мы следовали за восходом солнца по планете полгода, пока не прибыли к берегу моря, через которое нельзя было переправиться. До тех пор, пока рассвет не достигнет противоположного берега, лилий больше не будет. Сотни местных жителей с восторгом предприняли такое же путешествие, и более половины из них погибло в муках ностальгии. Оставшиеся в живых отправились в обратный путь, чтобы снова ждать солнца. Это были хрупкие болезненные люди, а у нас с Лэпторном были более крепкие желудки и более здоровый рассудок. Мы вернулись к нашему кораблю и перелетели на другой берег.