Максим Фрай - Энциклопедия мифов (Том 2)

RAIDO, знак, символизирующий и путь, и его завершение, и воссоединение противоположностей, и совет доверять всему, что происходит.

- Ага, круг замкнулся, - задумчиво сообщаю я контролеру. - Или вот-вот замкнется. Как думаете?

- Данке, - бормочет на южногерманском своем наречии сумрачный лысый толстяк, компостирует проездной документ и равнодушно отворачивается от моих сокровищ.

Никакой это не Франк, конечно. Но мне по-прежнему все равно.

Потому что вагон уже пуст, а поезд останавливается на станции под названием "Schц nefing". Белые буквы на аккуратной синей табличке в нескольких местах замараны чем-то красно-бурым - уж не моей ли кровью?

Впрочем, и это - праздный вопрос.

Глава 154

Яма

"Ригведа" содержит гимн-диалог Ямы и его <..> близнеца...

Выхожу на безлюдную платформу, мимоходом отмечаю, что даже друга моего Тормана, якобы спешащего к проживающей в этих краях невесте, нигде не видно. Но удивленное выражение к физиономии подклеивать не тружусь. И так сойдет.

Вдыхаю запах влажной земли и свежей хвои, пробую на вкус сладкий горный воздух. Ноги сами несут меня по узким кривым улочкам, кратчайшей дорогой к заветной цели, как я понимаю.

"Небесная лестница" мне на сей раз без надобности, я уже иду по Хохштрассе, Высокой улице, или как ее там... Сегодня я проникну на виллу Вальдефокс через парадный вход: все же я тут и хозяин, и самый желанный гость. К тому же, мне назначена встреча. Я уже жду себя, нетерпеливо барабаня пальцами по подлокотнику кресла, обитого красным плюшем. В то же время, я приближаюсь к дому, погружаюсь в ароматную утробу сада, поднимаюсь по пологому склону холма туда, где стоит трехэтажный дом с башенкой и блестят мокрые от ночного дождя каменные перила летней террасы.

Открываю тяжелую парадную дверь, навалившись на нее всем телом. Захожу в холл. Знакомая картина. Слева - вход на застекленную веранду; в центре черный кожаный диван и журнальный столик, справа - кресло, обитое красным плюшем. Оно на сей раз пустует, потому что знакомый - мой! - голос доносится из-за приоткрытой двери.

- Ну вот, теперь я наконец-то могу предложить себе кофе с клубничным пирогом. Интересная инверсия! Не садо-мазо-эксгиби-нарциссизм какой-нибудь вульгарный...

Звучит обнадеживающе. Я в своем репертуаре.

Прохожу на залитую солнечным светом веранду. Здесь, и правда, накрыт стол. На белой льняной скатерти расставлены чашки и блюдца, большие термосы, с грехом пополам имитирующие чайник и кофейник, сахарница, молочник, тарелочка с тонко нарезанным лимоном. В центре высится круглый пирог, поверхность которого напоминает о ледовом побоище: клубника со сливками, кровь на снегу. Аппетитное, что и говорить, сочетание.

Мой двойник, то ли точная копия, то ли драгоценный оригинал, возится с посудой, безмятежно посмеиваясь над безумием ситуации.

- Две чашки лишние, - бормочет (бормочу). - На стол, как мы с тобой понимаем, здесь накрывает Франк. Вернее, накрыл, раз и навсегда... Этот тип помешан на числе 4. Вечно сервирует стол на четыре персоны. Почему - бог весть... Неужели из-за япо?..

Оборвав фразу на полуслове, передаю чашку ошеломленному гостю. Он - я - нерешительно навис над стулом. Словно бы соприкосновение задницы с плетеным сидением - событие роковое и необратимое. Впрочем, очень может быть, что так оно и есть.

Я, наконец, усаживаюсь за стол.

Ну, слава тебе господи, умостился! Я гостеприимно скалюсь и приступаю к расчленению пирога. Слизываю клубничный сок с ножа. Непроизвольно морщусь, наблюдая за человеком, вылизывающим острое лезвие.

- Лето закончилось, мир стал прозрачным, как оберточная бумага; мои следы больше не отпечатываются на земле, а сны перестали заканчиваться в момент пробуждения... Выходит, я дожил до сентября, - говорю, наконец, принимая из собственных рук блюдце с кроваво-молочным лакомством.

- Я тоже, как видишь! - откликаюсь. - Мне понравилось. А тебе?

- Вполне. И что теперь?

- А теперь, - улыбаюсь, - будем продолжать в том же духе... Это, кстати, дрянной пирог. Из полуфабриката. Советую поступить, как я: сливки слизать, желе и клубнику - в рот, а тесто - в трэш! .. Помнишь шарлотку, которую готовила Ленка?

- Сестричкин пирог? Такое не забывается!

- И рецепт приготовления, небось, помнишь. Я же помню!

- Еще бы! Белки отделяются от желтков; первые взбивают, вторые растирают с сахаром. Меня же и припахивали их растирать до белизны.

- Ага. Так я постигал азы медитации, - ржу. - Помнишь, как потом поступали с этими ингредиентами?

- Аккуратно смешивали, добавляя немного муки...

- Точно так же следует поступить и нашими жизнями, не находишь? Смешать их: настоящую и кем-то придуманную, сбывшуюся и несбывшуюся, "взаправдашнюю" и ту, что проистекала словно бы "понарошку"... Добавляя при этом немного муки. Экзистенциальной, конечно. Куды ж нашему брату Ключнику без нее? - ухмыляюсь, вставая из-за стола.

- Смешать? Что ты хочешь ска?..

- Сказать? Ничего. Я хочу помолчать, в кои-то веки.

Обмирая от ужасной догадки, поднимаюсь навстречу себе. Приближаюсь, обнимаю себя за плечи. Пытаюсь отстраниться. Сжимаю собственные локти: врешь, не уйдешь, попался! Почти утратив волю к сопротивлению, трясусь всем телом, рычу утробно, как околевающий бешеный пес. Адресую себе сочувственную улыбку из серии "все-будет-хорошо", - такие улыбки отлично удаются врачам и медсестрам из детских поликлиник и прекрасно гармонируют с лязгом хирургических инструментов. Глажу себя по волосам. Внезапно успокаиваюсь. Расслабляю сведенные судорогой, окаменевшие мышцы живота.

Понимаю вдруг, что рождение и смерть - почти тождественные события, два шага в сторону абсолютного одиночества. Или даже один семимильный шаг, который нам, созданиям от природы неуклюжим и медлительным, приходится совершать в два этапа. "Правильно, - думаю я, - наконец-то ты хоть что-то понимаешь, чучело!" Прижимаюсь ледяным челом к собственному пылающему лбу. И, наконец, тону в своих глазах, серо-зеленых, как озерная вода.

И остаюсь один - не то покойник, не то новорожденный.

Глава 155

Яо

... от этой связи и родился Яо, напоминавший обликом человека, изображенного на картине.

Достаю из рюкзака тяжеленную двухтомную энциклопедию, "Мифы народов мира" и отправляюсь наверх. Миновав три жилых этажа, взбираюсь по шаткой и скрипучей деревянной лестнице на антресоли, заставленные книжными полками.

Книги здесь все больше немецкие; лишь несколько томов на английском языке и еще тонкая французская брошюра с рецептами коктейлей. Вот и славно. Тут мой двухтомник, пожалуй, не затеряется. Попадет в руки своих законных владельцев.

Открываю второй том на самой последней странице, где в нижней части чистого белого поля чернеет пороховая крошка выходных данных, достаю из кармана остро отточенный карандаш. Вместо дарственной надписи создаю вполне деловую записку: