Сергей НАУМОВ - Iskatel 1979 3

— Сволочи, — пробормотал Козырной и тяжело, лег на гу сто растущую осоку.

У него было состояние полной безысходности. Хотелось вот так лежать, лежать, не поднимая головы, не вслушиваясь в шорохи и шумы близкого леса.

— Эй, земляки, хотим поговорить.

Оба «советских» остановились, несколько, быть может, уда»– ленные тем, что их окликнули, да еще по-русски.

— Вы из Москвы? — спросил Стрелец..

—Из Москвы, – ответил тот, что был постарше. — А: вы откуда?

— Мы?.. Я —с.Урала, а вот он — с Кубани…

— И живете в Западной Германии, – улыбнулся парень.в джинсовом костюме.

-Да. Так. вот случилось, — .пробормотал Стрелец..— Поговорить захотелось» знаете ли, на родном языке.

-Понятна, — сказал тот, что, постарше, — и о яем же мы будем с вами говорить? И Стрельца вдруг понесло.

— Я вот хочу на родину вернуться… Как это лучше сделать?

— Обратитесь в советское посольство, — ответил пожилой,, – как все, кто хочет вернуться. Вам помогут…

-А.КГБ?., –ляпнул Стрелец.

— Тогда возвращаться не стоит, — усмехнулся пожилой.

— Вы воевали? — спросил Гонда.

— Воевал, — разглядывая Стрельца, сказал пожилой, –с первого и до последнего дня…

И, не. прощаясь, двое русских повернулись к ним спиной и не спеша зашагали к центру залитого светом огромного города.

— Вот теперь они какие… — растерянно произнес Стрелец. Гонда зло усмехнулся.

— Домой захотелось? Они тебе построят дом с нарами на вечной мерзлоте.

— Что ты, что ты… — бормотнул агент, — мы тут, как га­лушки в сметане.

— Смотри из макитры не выпади. Подбирать с полу не ста нут.

Где он теперь, «маленький Париж», город Франкфурт-на-Май– не? Вспомнилось же такое. Мюнхен вот не возник, а ведь он прожил в нем без малого пятнадцать лет.

— Зря мы здесь загораем. Нарушитель сюда не сунется, он сейчас другую дорожку ищет — за нашу КСП…

Ксения Алексеевна промолчала. Она думала о муже. Вот здесь, под этим разбитым козырьком, лежал Павел Стриженой и короткими очередями из ручного пулемета сдерживал балду. Лучшей позиции придумать было невозможно. Автомат Ивы Не­дозора и «Дегтярев» Павла держали на мушке подступы к гра­нице.

В жизни человека бывают часы, хогда прожитое как бы кон­центрируется, сжимается в короткие, как вспышки, мгновения. Они, эти мгновения, озаряют прошлое, дни и годы обыкновен­ного существования или даже войны. Павел прошел войну, а погиб здесь в осенний ночной час, и его наган с серебряной пластинкой холодит сейчас ей руку.

О чем он думал в те минуты, когда нажимал на спусковой крючок пулемета? У него не было времени для боли, для угры­зения, для печали. Может быть, он думал о том, что хотелось прожить — ведь для него, веселого отзывчивого человека, сорок лет было только полднем жизни.

Познакомились они в предвоенный год. Ксения кончала кон серваторию по классу фортепьяно. Тогда много выступали я парках, на открытых эстрадах. Она играла шопеновские нок­тюрны. После концерта к окруженной подругами Ксении реши тельно подошел смуглый кареглазый –военный с двумя кубика ми в петлицах. Он попросил уделить ему млнуту времени. Она чувствовала его молчаливый восторг и неуловимую робость перед вей.

—Вы хотите пригласить меня в кино? — игриво спросила ©на.

— Куда хотите, — мягко и растерянно сказал он.

— А вы хитрый… — кокетливо заметила Ксения, оглядыва ясь на подруг.

— Не очень… А вот вы…

И он заговорил о музыке. Он заговорил о ней, как о своей неосуществимой мечте. И спустя много лет Ксения помнила этот удивительно страстный монолог, прерываемый лишь дове рительным прикосновением к ее руке, в поисках, может быть, вдохновения. '

Он открылся как самому близкому человеку. Ее поначалу ого– решнла такая откровенность и прямота, потом она поняла, что человек этот весь соткан нз чистых, благородных помыслов, что он естествен и бесхитростен в каждом своем порыве.

Они встретились в следующую субботу и пошли в кино. По­том посидели в кафе, выбрались за город, бродили по лесу и вернулись в Москву поздно. Они дружили по-юношески светло и чисто. И уехали в Среднюю Азию, на границу, к месту служ­бы Павла. А затем война, рождение Андрейки…

…— Поклонись своей любви, Ксения, — сказала себе Стри­женая. Ей показалось, что она произнесла слова вслух. Взгля­нула ha Колесова. Сержант, поджав губы, крутил барабанчики окуляров на бинокле. Она посмотрела на западную часть тигаят– ского лесного массива. Там, над зубчатой кромкой, в розово светящемся небе застыл неправдоподобный красный шар солнца. «Оно похоже на этот сумасшедший тревожный день», — поду­мала Ксения.

Полковник Поважный любезно предложил провожатого. И мо­лоденький сержант Константин Колесов, узнав, кого будет со­провождать на заставу, был сама предупредительность и вни­мание. И все же Ксении стоило большого труда уговорить сер­жанта подняться на башню разрушенного замка. Он уступил только после того, как Стриженая рассказала ему о ночном бое и гибели мужа. И все-таки, прежде чем подняться на башню, Колесов подключился к розетке, связался со штабом отряда и внезапно получил приказ остаться на башне и вести наблюде­ние до подхода «тревожной» группы.

Ксения ощутила в кармане плаща холод нагана. В нем семь патронов с войны. Полный барабан. Мужнин наган. Единствен­ная вещь, которую Ксения оставила на память. Может быть, потому, что он именной. Тонкая серебряная пластинка на руко­ятке. И на ней малопонятная гравировка: «От Гангута до Кор– суни — 1945 год».