Николай Симонов - Сидоровы Центурии

……………………………………………………………………………………………………………………………………….

— Вот, Лена Водонаева дала свое, — сказала ему Петрова, протягивая ему чуть-чуть влажное белое махровое полотенце с вышитой на ней латинской буквой W, которая в перевертыше означает букву М.

— Мастера, значит, как Маргарита, ждет, — догадался Павлов.

— А это мое, вы им ноги вытрите и в душевой оставьте, все равно выбрасывать, — сказала Петрова и протянула ему коричневого цвета махровое полотенце с едва заметными ржавыми разводами.

Павлов взял оба полотенца, сказал "большое спасибо" и отправился принимать душ. Сначала он включил горячую воду, чтобы повысить в душевой температуру, а потом только разделся, развесив свою одежду на вбитые в бетонную стену железные костыли.

— Вешалки нормальной даже нет — посетовал он.

Потом он отрегулировал температуру и напор воды и приступил к водным процедурам, самой любимой из которых был контрастный душ. После того, как он уже трижды переключился с горячей воды на холодную, в дверь душевой постучали.

— Кто там? — спросил он, первым делом, подумав о вернувшейся с вокзала Галине Павловне.

— Это я, Лена, я вам шампунь принесла, хороший, импортный, — услышал он знакомый голос.

— Спасибо, оставь возле двери, — поблагодарил он ее.

— А я хочу directement sur place, из рук в руки, — сказала она и, чуть приоткрыв лишенную запоров дверь, просунула в нее руку с зажатым в кулаке флаконом шампуня польского производства с ласковым названием "Дося".

Рука была голой, и в этом был либо намек, либо подвох. Потом рука исчезла, и в проеме показалось изящная ступня босой ноги, на которой болтались маленькие кружевные трусики. Если бы не они, то Павлов, наверное, догадался, что его разыгрывают, а так он подумал, что Лена Водонаева пришла к нему на свидание, и теперь уже поздно что-то изменить.

И он поспешил открыть дверь, чтобы впустить ее. О том, что может быть потом, он не отдавал отчета. Завелся. Распахнув же дверь, он обнаружил себя в столь дурацком положении, о котором не мог и помыслить. За дверями душевой стояли Лена Водонаева и Нина Петрова, раскрасневшись от волнения по поводу своей пикантной шутки. В отличие от него они были одетыми. Только у Водонаевой на спортивном костюме рукав был закатан выше локтя, а штанина — выше колена. Мгновение, и он захлопнул дверь, услышав, как девицы, давясь от смеха, убегают.

— Бестии, чуть до инфаркта не довели! — выругался он, но потом все-таки выглянул за дверь, чтобы удостовериться, что за ней еще кто-то не стоит, подобрал с пола флакон с шампунем и продолжил водные процедуры.

В невеселом настроении он вышел из душевой и направился в свой уголок на лавочке. Почему то он вспомнил, что в начале любимого им девятнадцатого века показать свою ножку мужчине считалось для девушки смертельным грехом. Свет в спортзале был притушен до состояния таинственного полумрака. Горели только две люминесцентные лампы: над запасным выходом и к удобствам общего пользования. Девчата в разных позах: на спине, на боку, на животе, — устроившись на спортивных матрацах, подложив себе в изголовье, каждая, что смогла собрать из своего гардероба, готовились попасть в объятия Морфея. Внимательно присмотревшись, Павлов заметил в углу возле стены, вдоль которой были положены матрацы, поставленные в ряд друг за другом три дорожные сумки. Затем он посмотрел на свои часы.

— Уж полночь близится, а Германа все нет! — подумал он, имея в виду сильно запаздывающую. Галину Павловну.

Он еще немного посидел, дав голове просохнуть. Потом достал из карманов джинсов все находившиеся в них предметы, и переложил их в портфель-дипломат. Туда же поместил флакон польского шампуня "Дося". Встал, повесил на шею полотенце Лены Водонаевой и сам себе скомандовал:

— Павлов, к барьеру!

Он действительно чувствовал, что ему надо хотя бы ненадолго прилечь, распрямить спину и дать своему опорно-двигательному аппарату небольшую передышку. Опять же спокойно с мыслями своими разобраться и подумать, если не о завтрашней поездке Новосибирск или о Галине Павловне, то о продолжении обещанного окончания стихотворения Лены Водонаевой. Но, к его разочарованию, на противоположной стороне барьера из сумок приготовилась ко сну не Лена Водонаева и даже не Нина Петрова, а спортсменка Марина. Лена и Нина устроились на ночлег где-то в середине лежбища.

Павлов снял обувь, положил в изголовье дипломат, накрыл его курткой, лег на матрац и наслаждением вытянул ноги. Но спокойно полежать ему не дали.

— Дмитрий Васильевич! — обратилась к нему, приподнявшись из-за барьера, спортсменка Марина: Мы боимся!

— А в чем дело? — заволновался он.

— По крыше спортзала кто-то ходит, я сама слышала. А Валя и Люда утверждают, что видели, будто кто-то заглядывал в окно, — сказала Марина.

— Точно видели! Кто-то смотрел! — подтвердила Валя и Люда.

— Может, это Галина Павловна? — предположил кто-то.

— Ага! Щас она тебе на крышу полезет! С глузду, что ли она съехала! — узнал Павлов по голосу Нину Петрову.

По спортзалу пробежал смешок.

— Либо у девчат воображение разыгралось, либо на самом деле за нами кто-то следит, — подумал Павлов и тут же вспомнил открывшуюся, а потом захлопнувшуюся дверь макулатурного склада, а потом внезапно погасший свет. Все это вместе выглядело довольно странно.

— Может, его "гэбня" пасет, и надо выйти на улицу и посмотреть, или, лучше, как-то помочь девчатам взбодриться, — быстро размышлял он про себя. И принял парадоксальное решение.

— Девчата! — обратился он к коллективу: А вы спойте что-нибудь! Отгоните злых духов и недругов!

— А что, давайте споем! — сразу же откликнулись на его предложение несколько голосов. — Петрова! Нашу любимую!

— Ой, что-то я совсем не в форме, — начала отнекиваться Петрова, но немного погодя попросила: А ну-ка, Лена, дай верхнее ля второй октавы.

— "Над небом голубым есть город золотой", — чистейшим сопрано пропела Лена Водонаева.

— А ты, Люда, дай нижнее до первой октавы, — попросила Петрова другую девушку.

— "С прозрачными воротами и яркою звездой", — пропела альтом девушка по имени Люда.

И Петрова сильным, слегка надтреснутым, но все равно выразительным голосом запела, тогда еще не столь известную и популярную, песню на слова Анри Волхонского и музыку средневекового композитора Франческа де Милано в переработке Владимира Вавилова. В своем изначальном варианте, если кто не знает, песня называлась "Рай".

Девчата подпевали Петровой, разбив голоса на две партии. И столько затаенной страсти и тоски по прекрасной и неведомой обители человеческих душ услышал Павлов в ее голосе, что, накрыв лицо полотенцем, беззвучно заплакал. Ему, почему то, разом, стало стыдно за себя и все неблаговидные поступки, которые он совершил в своей сознательной жизни. Но и исполнение, надо сказать, было таким, что автору стихов и композитору не было бы стыдно за свое произведение.