Николай Симонов - Солнцеворот

Павлов снова наполнил чайник водой из бурдюка, умыл Рико и Люка, сложил пустые бурдюки в аборигенский рюкзак и отправился к реке, наказав детям не отходить от костра ни на шаг. С собой он также прихватил аборигенское копье с наконечником из вулканического стекла. Какое ни есть, а оружие. С помощью веревки он спустился с берега и забрался в лодку. На передней скамье он обнаружил пять банок сгущенки и пять пачек сухарей. В паз уключины был воткнут свернутый в трубочку листок бумаги. Это была записка, которую Оленина оставила ему на прощание. Бумагу и карандаш она, видно, нашла в рундуке возле руля. Буквы были написаны криво, а строчки ползли вверх-вниз.

"Павлов! Я все поняла. Мы — в аномальной зоне. Я не желаю здесь больше оставаться и хочу использовать свой последний шанс. Прости, если сможешь. Пойду на катере вниз по реке. Твой карабин на противоположном берегу на сосне — в дупле. Прощай и не поминай лихом. Оленина".

Прочитав записку, Павлов машинально скомкал ее и бросил в воду, расчувствовался и даже немного всплакнул. Потом он отвязал тяжелую дощатую лодку и, отталкиваясь шестом, поплыл на противоположный берег, затопленный водой, за своим карабином. На середине пути лодка попала в водоворот, из которого ему еле-еле удалось выйти.

Плача от злости, он вернулся назад и еще раз провел осмотр своего единственного плавсредства. Под сидением на корме он обнаружил небольшой рулон тонкой кожи, правильной четырехугольной формы, хорошо обработанной и даже почти выбеленной. Вероятно, он забыл его прихватить вчера при разгрузке. Павлов развернул рулон и с удивлением увидел на одной стороне изображение черной краской головы оленя с ветвистыми рогами, а на другой — знак "розы ветров". Полюбовавшись тонкостью работы неизвестного художника, Павлов обратил внимание на петли, которые, вероятно, предназначались для крепления этого шедевра к древку. В таком случае, — подумал он, — это, наверное, знамя рода или племени.

Он наполнил бурдюки водой, а сгущенку, сухари и полотнище знамени поместил в кожаный рюкзак, и с помощью веревки взобрался на берег. Вернувшись на стоянку, он выслушал отчет Рико и Люка о том, что они успели заприметить за время его отсутствия. По словам детей, ничего особенного не происходило, разве что над ними пролетели два черных дятла, откуда-то на поляну выбежала рыжая лисица с облезлым хвостом, но, испугавшись, скрылась за черным камнем.

Павлов разгрузил рюкзак, развернул кожаное полотнище и спросил Рико и Люка, знают ли они, что это такое.

— Знаем, знаем! — Это — Белохвостый Олень! Это- знак нашего рода! С ним идут в бой! Его вывешивают на стоянке! Им пользуются, чтобы определить стороны света и проложить маршрут! — закричали они и от радости даже запрыгали.

— Где мы должны его поставить? — спросил Павлов так, как будто проводил экзамен.

— Я думаю, — сказал один из братьев, — его надо поставить там, где наша лодка. Все орланды, которые будут проплывать мимо, увидят этот знак и придут к нам на помощь.

— Молодец, Люк, соображаешь! — похвалил его Павлов.

— Я не Люк, я Рико, — обиделся пацан.

— Извини, я все время вас путаю. Как же вас родная мать различала? — спросил он, с целью их дальнейшего распознавания.

— Разве ты забыл? У меня же волосы длиннее! — сказал Рико и шлепнул себя по лбу.

— А у меня — короче! — напомнил Люк, сердито насупив брови.

— В самом деле, — подумал Павлов, — как же еще их различать, тем более что близнецы часто имеют обыкновение нарочно путать взрослых своим поразительным сходством, меняясь именами.

Следуя совету Рико и Люка, Павлов выстругал из хвойного сухостоя шест длиной около трех метров и прикрепил к нему кожаное полотнище с изображением головы оленя и "розы ветров". Близнецы чуть ли не слезно попросили его взять их с собой для водружения родового знамени на берегу реки. И он не мог им в этом отказать.

Погуляв берегу, они набрали хвороста, вернулись к своему жилищу, вытрясли над костром свою одежду и спальные мешки и только после этого занялись каждый своим делом: братья-близнецы игрой в охоту на кабана, а Павлов решил, наконец, произвести полную инвентаризацию своего имущества. Для начала он решил ознакомиться с содержимым двух тяжеленных тюков, которые он еще распаковывал. В них оказалась зимняя одежда и обувь. По виду — мужская, женская и детская.

Все шкуры, которые были связаны в рулоны, Оленина использовала для постройки типи и ее внутреннего убранства. Имелись два спальника. Из орудий труда в его распоряжении были топор, пила-ножовка и лопата. Из оружия у него осталось копье, кинжал с кремневым лезвием, лук и колчан с семью оперенными стрелами, а также перочинный нож с двумя лезвиями, одно из которых можно было отломить и приспособить под метательное оружие типа дротика. За своим карабинам он надеялся сплавать, когда река вернется в свои берега.

Из домашней утвари он располагал: эмалированным чайником, оцинкованным ведром, двумя бурдюками, корзиной из ивовых прутьев и кожаным рюкзаком. В круглой плетеной ивовой корзине ранее находилась шкатулка, содержимое которой Павлов сравнил с походной аптечкой. Кроме шкатулки в корзине были клубки ниток из прочного растительного волокна, костяные иголки, лоскутки замши и две деревянные плошки, которые вполне могли сойти за тарелки. И все.

— Нет, еще не все, — подумал Павлов, вспомнив по коробку из-под леденцов с гвоздями и шурупами, из которых можно было сделать отличные наконечники для стрел. Еще у него был коробок спичек. Спичек при экономии могло хватить дней на десять. За это время можно было попрактиковаться в добывании огня методом трения. Пустые банки из-под сгущенки могли заменить им кружки.

У него был также граненый стакан и пустая бутылка из-под "Столичной". Правда, стакан он на то стакан, чтобы из него пить, а вот у пустой бутылки следовало осторожно отбить горлышко и, наполнив растопленным свиным салом, приспособить под светильник. В качестве фитиля можно было использовать марлевый бинт. Павлов безо всякого сожаления вспомнил о шести бутылках водки, которые остались на катере, поскольку в сложившейся ситуации ему не то, чтобы напиваться, но даже и мечтать об этом уже не приходилось. Гораздо больше он сожалел о своих "командирских" часах, так как уже привык сверять по ним время, хотя и с определенной погрешностью.

За размышлениями по поводу способов измерения времени без механических часов его и застал бес, который жизнерадостным голосом обрадовал Павлова тем, что Оленина жива и здорова, и огорчил тем, что ее заметили и забрали с собой местные аборигены из племени орландов.

Между Павловым и бесом произошел следующий разговор: