Николай Симонов - Солнцеворот

Прошло еще какое-то время, пока Нара и Березка устраивались ко сну. От приема пищи они категорически отказались, сославшись на какой-то древний обычай. Зато Урсула с удовольствием доела остатки жареной свинины, заодно осведомившись у Павлова о том, как ему удалось умертвить кабана.

И опять Павлова кто-то словно "потянул за язык", чтобы в очередной раз соврать:

— Впереди нас плыли кабаны. Целое стадо. Их было так много, что я не мог их пересчитать. Потом они выбрали для себя склон, настолько пологий, чтобы они могли выбраться на сушу. Все выбрались, кроме одной свиньи, у которой, видимо, была сломана нога. Она бы все равно погибла. Поэтому я, причалив к берегу, оглушил ее веслом, сломав его вдребезги, а потом добил копьем.

— Интересно! Я множество охотничьих историй знаю, но от тебя услышала что-то новое. Ты даже не хвастаешься, что для молодого охотника просто удивительно. Ой! Что со мной? Мне кажется, что я засыпаю.

С этими словами Урсула, сидевшая до этого на корточках, оказалась лежащей на спине. Ее тело изогнулось дугой, и до слуха Павлов отчетливо донесся храп. Не успел он удивиться столь стремительному погружению в сон своей собеседницы, как услышал в левом ухе знакомый голос:

— Простите, Ватсон! То есть Павлов. Вы же совершенно не умеете врать! Настолько правдоподобно, чтобы вам поверили. Сознаюсь. Это я дергал вас за язык, чтобы вы врали правдоподобно. В противном случае вы бы сейчас плыли вниз по течению этой речки с перерезанным горлом.

— Что-то я вас плохо понимаю, — признался Павлов.

Бес постарался выразиться яснее:

— Ватсон! Это же элементарно! В ножнах у вашей прекрасной соплеменницы покоится кривой бронзовый нож, похожий на тот, которым пользовались финикийские пираты в горячих абордажных схватках с древними греками и этрусками. А в рюкзаке у нее — прекрасно заточенная бронзовая секира. Разумеется, без рукоятки, изготовить которую для нее — раз плюнуть.

— Причем здесь нож и секира? — пробормотал Павлов.

— Ладно, проехали! — со вздохом сожаления произнес бес.

— Я, конечно, понимаю, что едва не попал впросак, но, позвольте, Арнольд Борисович, у вас и у меня возможности совершенно разные, — возразил Павлов.

— Это вы, конечно, заметили правильно: возможности у нас разные, — констатировал бес и затем задал неожиданный вопрос: Кстати, вы не смотрели американский художественный фильм "Солдат Джейн"?

— Что-то не припомню, — признался Павлов.

— Фильм, конечно, так себе, — зевнул бес и продолжил: Вкратце, некая девушка, которую играет замечательная Деми Мур, хочет стать десантником и ни в чём не уступать крутым парням.

— Ну и что в этом особенного? — опять не понял Павлов.

— Особенное в том, — подошел бес к теме очередного научного доклада, — что эта девушка, как и находящаяся в настоящее время в полной отключке Урсула из племени орландов, страдают болезнью тестикулярной феминизации, или, синдром Морриса.

— Короче, Склифосовский, — взмолился Павлов.

Но бес был неумолим, и Павлову пришлось выслушать его до конца.

— Короче не получится, поэтому слушайте меня внимательно. Суть болезни Морриса состоит в следующем. В генотипе, который формируется в момент оплодотворения женской яйцеклетки мужским сперматозоидом, отсутствует ген, обеспечивающий чувствительность клеток к мужскому половому гормону. В определенный момент эмбрионального развития возникают мужские половые железы — семенники и начинают продуцировать мужские гормоны. Однако клетки их не воспринимают. Зато они воспринимают небольшое количество женских половых гормонов, которые имеются в организме любого мужчины. Развивается псевдогермофродит — высокая, стройная, статная, сильная и ловкая женщина с молочными железами, но без матки, с малым влагалищем, имеющая внутри семенники, не менструирующая и не рожающая. Впрочем, и к сексуальной жизни она не способна. В известные вам и мне времена эта болезнь была очень редка — 1 на 65 000 женщин. У орландов — 1 на 5 женщин, а может и 1 на 3.

— Не хрена себе! — удивился Павлов, — выходит, что орланды разделились на три пола?

— Выходит, что так, — согласился бес.

— А Оленина? То есть Инга. Может, она тоже ОНО? — испугался Павлов нежелательных препятствий предстоящей супружеской жизни.

— Нет, с влагалищем у нее все в порядке, но вот с мозгами — большие проблемы. Как только я не пытался к ней подобраться: сны детские навевал, о долге, чести и мужестве напоминал… Бесполезно. Не коннектит. Лежит, как бревно, и ревет. Вас все время вспоминает, — сообщил бес.

— Где лежит? — разволновался Павлов.

Бес внес уточнение:

— Успокойтесь! Лежит она не на сырой траве, как Урсула, а на почти цивильной постели в резиденции рода Белохвостого Оленя, которая, между прочим, называется "приютом". Лично мне слово "приют" очень нравится, да и архитектура и материал, из которого он сооружен — вне сравнения. Вокруг вашей супруги хлопочут ваши сородичи, пытаются успокоить и узнать, что случилось с вашими родителями, вами лично и вашими братьями. А она, как вы сами того пожелали, ласковых слов не слышит, объясниться не может и только мычит. Если через 40 дней вы не вернетесь, то ее заберут к себе ее родственники из рода Красной Лисицы.

Павлов готов был прослезиться, и, не зная, как ему отблагодарить беса за ценную информацию, сказал следующее:

— Арнольд Борисович, голубчик, мне уже очень стыдно. Можно, я позабочусь об Урсуле, а потом мы продолжим нашу беседу. И, кстати, обратите внимание на камушек, который находится в центре поляны. Мне представляется, что это — метеорит.

Не дожидаясь ответа, Павлов забрался в типи, подбросил в очаг хвороста, дождался, когда разгорится огонь, и осмотрелся.

— Кажется, все в порядке, — подумал он, — пацаны и их новый товарищ мирно спят в предоставленном им спальнике. Им, наверное, тесновато втроем, но можно и потерпеть. Нара — в спальном мешке родителей Рико и Люка. А где же Березка? — удивился он, и только тут заметил, что юная орландка сидит в углу типи на корточках, прикрывшись мягкой оленьей шкурой.

— Ты почему не спишь? — шепотом спросил он ее.

— С Нарой мне тесно и слишком жарко, — шепотом объяснила она.

— Я бы с радостью остался с тобой поболтать, но Урсула от усталости свалилась с ног, и кроме меня, вас некому охранять, — сказал он и приблизился к ней на расстояние вытянутой руки.

— Какой ты храбрый! — похвалила его Березка.

— Перестать, так надо, — сказал он без ложной скромности и попросил дать ему какую-нибудь одежду или шкуру, чтобы Урсула не простудилась.

Березка протянула ему просторный замшевый халат Нары, который почти просох. При этом шкура, которой она прикрывалась, как одеялом, сползла с ее плеч, и Павлов увидел ее обнаженную грудь: два круглых мячика с вызывающе торчащими сосками. Березка быстро прикрылась, и на ее лице появилась извиняющаяся улыбка. Павлов кашлянул и сказал первое, что ему пришло на ум: