Николай Симонов - Солнцеворот

— Мне по любому придется посылать к Лопарскому водопаду разведчиков, чтобы они осмотрели место стоянки хунхузов, — возразила Старая Дося и предложила усилить разведгруппу опытными охотниками из старших родов.

— Хорошо. Пусть проведут расследование, но при этом сохраняют предельную осторожность. Пришельцы могут быть многочисленны, организованны и хорошо вооружены, — предположил Гонорий и обратился к Толемей-хану с вопросом о принципах действия "шайтан агни кирдык".

— Ничего не могу сказать по существу, поскольку никак не соображу, как за очень малое время можно создать очень высокое давление горячего воздуха в сей металлической трубе, — признался Толемей-хан и развел руками.

Гита перевела его слова, как могла. Гонорий ничего не понял, однако поблагодарил Толемей-хана за арбалет, и обещал в самое ближайшее время доставить для него и его слуг одежду, обувь и продовольствие, а затем отдал своим людям приказ к отплытию.

Проводив Верховного вождя, Агата, Гита и Дося отправились в летний военный лагерь, по дороге обсуждая свидетельские показания Урхана. Что-то в его рассказе их не удовлетворяло. Сойдясь во мнении, что Урхан от них что-то скрывает, они решили вернуться назад, чтобы задать почтенному купцу еще несколько вопросов.

Они застали Урхана за обустройством жилища — конусообразного шалаша из ивовых веток и другого подручного материала. Его сыновья Чикохан и Меликхан весело резвились в воде в компании с молодыми людьми и девушками, среди которых Агата к большому неудовольствию заметила двух старших учениц.

— Ася и Дина! На берег, марш! — приказала Агата ученицам, которые немедленно выполнили ее приказ, выбрались на берег и вытянулись перед ней по стойке смирно.

Агата подобрала хворостину, отпотчевала ею девиц по мягкому месту, что ниже поясницы, а потом велела надеть доспехи и занять место на боевом посту, который они самовольно покинули. Пост этот находился возле ее ладьи, которую Агата оставила возле Верблюжьей горы, намереваясь на следующий день при попутном ветре отправиться вверх по Припяти на переговоры со старейшинами племени москитов.

Ася и Дина, не пикнув, перенесли заслуженное наказание и облачились в свои доспехи, в которых им, конечно, было очень жарко, но устав караульной службы не предусматривал на этот счет никаких послаблений.

Вежливо извинившись перед Урханом за то, что они отвлекают его от важного дела, Агата попросила его еще раз рассказать о стычке с пришельцами. Сколько их было? Как они выглядели? Во что они были одеты? Какие при них находились необычные вещи или предметы? И тут Урхан сообщил им то, чего они меньше всего ожидала услышать. Оказывается, Дашюта — не пленница хунхузов, а одна из пришельцев, которую Тибул-хан и Урсула-воительница из жалости и сострадания решили выдать за обыкновенного человека.

— Пощадите ее! Она не причинит вам зла, я в этом уверен! — робко попросил Урхан.

— Ничего не могу обещать, но постараюсь во всем разобраться! — заявила Агата и, прощаясь, поблагодарила Урхана за очень ценные дополнительные сведения.

Прибыв в летний военный лагерь, Агата немедленно вызвала на командный пункт Урсулу и устроила ей разнос за то, что она привела с собой в расположение отряда постороннего человека, который к тому же, возможно, и не человек вовсе, а шайтан. Урсула, побледнев, решительно выразила свой протест. Дашюта, — сказала она, — умна, скромна, доверчива и чистоплотна, но совершенно беспомощна, как ребенок.

— А что, если она — посланец древних боги орландов, дакотов и иллинойцев, которые, как утверждают старики — те же пришельцы, но только добрые? — задала она Агате вопрос, который поставил ее в тупик.

— А она понимает наш язык? — поинтересовалась Агата.

— Понимает, но выражается очень чудно, будто старинную легенду пересказывает, — призналась Урсула.

После ужина Агата снова вызвала к себе Урсулу, и они вдвоем отправились проведать раненого героя и пообщаться с Дашютой, которую Агата была склонна считать пленницей отряда воинов со всеми вытекающими из этого статуса последствиями — вплоть до продажи на невольничьем рынке. Судя по бодрому виду своего адъютанта, Агата нашла состояние его здоровья вполне удовлетворительным и предложила Кларе и Соломке отвести его к бобровой плотине и хорошенько там его помыть с мыльным корнем, но, разумеется, со всей предосторожностью, чтобы не намочить повязку. Павлов хотел было возразить, и даже открыл рот, но Урсула показала ему кулак и он, вздохнув, опершись на Соломку, отправился к водоему.

Допрос Даши Вороновой продолжался недолго, и велся на языке аратов, который пленница, по внешнему виду напоминающая илинойку, понимала даже лучше, чем орландский. Уже с первых слов, которые произнесла пленница, Агата поняла, что имеет дело с человеком, словно свалившимся с Луны. Урсула, давно проникшаяся к пришелице сочувствием, старалась ее ободрить жестами и мимикой, но все равно допрос закончился горючими слезами и мольбою о пощаде. Дождавшись, когда Даша успокоится, Агата объявила свой вердикт:

— Хочешь жить, молчи и никому не говори о том, кто ты такая! Властью, данной мне племенем орландов, объявляю тебя гермегоной и отдаю тебя в подарок моему адъютанту Тибулу. Ты обязана слушаться его, как собака, а сейчас следуй за мной. Тебе обрежут волосы и поставят на правое плечо клеймо.

Подхватив Дашу под руку, Урсула повела ее к командному пункту, располагавшемуся в неглубокой пещере и скрытому от взглядов постороннего живой изгородью из кустов белой акации и шиповника. Старая Ядвига и Сансара-воительница особым образом обрезали ей волосы, а потом причинили нестерпимую боль, приложив к ее правому плечу раскаленное бронзовое тавро. Даша потеряла сознание, а когда очнулась, то увидела на своем правом плече промасленную холщевую повязку, которая до заживления ожога должна была скрывать знак ее обращения в рабство. Она сразу все поняла, и у нее едва хватило сил, чтобы удержаться от умопомрачения. Теперь вся ее надежда была на Павлова.

— Если он будет со мной плохо обращаться, унижать или избивать, то я утоплюсь или повешусь, — твердо решила она про себя и, высушив слезы, обратилась к возвратившейся на командный пункт Урсуле с просьбой, чтобы она "отвела ее к Хозяину".

Перемена, произошедшая в общественном статусе Даши, Павлова сильно огорчила, хотя он понимал, что обращение в гермегону, это — максимальная уступка, на которую могла пойти Агата. В худшем случае Дашу отвезли бы в "факторию", с целью последующей продажи, а, если бы, о ее происхождении узнали старейшины, то запросто бы приказали утопить или задушить. Павлов твердо пообещал Даше, что он и его жена Медвяная Роса будут заботиться о ней, как о родной сестре, и не дадут ее в обиду никому.