Кейдж БЕЙКЕР - Журнал «Если» 2008 № 02

Вскоре он добрался до вершины круглого утеса, это было что-то вроде площадки шириной около пяти метров. Под скалой плескалось озеро. Из него, как мне теперь казалось, вытекала и окружала утес огненная река, которую выступ разделял на два рукава. Между ними оставался узкий проход, в который смело проскользнул Н.Г. Сделав нечеловеческое усилие, он перепрыгнул через поток кипящей лавы и исчез с глаз.

Я закричал, решив, что Николай Геннадьевич упал в огненную реку, и меня поразило молчание тети Жени. На какое-то мгновение мне показалось, что и она исчезла, но тут же я увидел ее спину. Тетя Женя карабкалась на крутой откос, цепляясь за уступы, как опытный скалолаз. Ей было не до крика, она была уверена, что спасет мужа – он скрылся за пеленой дыма, и мне почудилось, что я слышу его замиравший в отдалении голос.

Рокот вертолета сорвался в визг и мгновенно затих, оставив в мире только рев струй и шипение газа.

Нечего было и думать добраться до Николая Геннадьевича. Было сто шансов против одного, что мы погибнем там, где ему удалось пробраться с нечеловеческой ловкостью помешанного. Не было возможности ни перейти, ни обойти огненный поток. Напрасно тетя Женя старалась перебраться на другую сторону; она едва не погибла в клокочущей лаве, и мы со Старыгиным с трудом ее удержали.

– Коля! – звала тетя Женя.

Но он продолжал подниматься, временами появляясь в клубах дыма, под дождем пепла. Я видел то его голову, то руки, затем он снова исчезал и появлялся уже выше, на уступе скалы. Он быстро уменьшался в размерах, как летевший вверх предмет.

Кругом стоял глухой гул. Холм (или уже гора? что это было?) гремел и пыхтел, как котел с кипящей водой.

Иной раз где-то совсем близко срывался обвал; огромная глыба летела вниз с возраставшей скоростью, подпрыгивая на гребнях скал.

Был момент, когда ветер швырнул в нашу сторону пламя, и оно накрыло нас багровой завесой. У меня вырвался крик ужаса, но Черепанов снова появился, размахивая руками.

Наконец Н.Г. добрался до вершины холма, до самого берега черного озера. Наша группа тоже взобралась почти на самую вершину, все трое: тетя Женя, которую ничто не могло остановить, за ней Старыгин, а следом я со всеми своими страхами и с головой, которая, я был уверен, принадлежала сейчас не мне, а другому существу, может, даже не живому, и чье тело было не моим, а скрытым от всех в глубине черного озера…

Черепанов шел вдоль скалы, поднимавшейся над кипевшей поверхностью. Камни дождем сыпались вокруг него.

Вдруг скала рухнула. Николай Геннадьевич исчез. Отчаянный крик тети Жени показался мне гласом Господа. Я сделал рывок и упал – оказалось, что подо мной все тот же пологий склон холма, а вовсе не крутой подъем. От неожиданности я не удержал равновесия, но тут же вскочил на ноги: не было никаких лавовых потоков, не было летевших камней, под ногами медленно набегали на берег горячие волны озера. Земля все еще дрожала, а тетя Женя стояла на коленях у кромки воды и что-то бормотала. Взгляд у нее был совершенно безумный. Я понял, что она готова вслед за мужем войти в озеро и исчезнуть, как только что на моих глазах вошел и исчез Николай Геннадьевич.

Вертолет опять зарокотал, и я почувствовал движение горячего воздуха за спиной. Перчиков все-таки посадил машину, и двое выпрыгнули из кабины, не дожидаясь, пока перестанет вращаться винт.

Что потом… Обруч, стянувший мне голову, разжался, и мой череп, похоже, не выдержал, его разорвало изнутри, и мир засверкал, расплавился, вытек куда-то…

Стало темно, но я еще успел услышать несколько слов, не сказанных, но прозвучавших: «Все было и все будет, все случится и все пройдет…»

Естественно, я не умер. Уже теряя сознание, я знал (или правильнее сказать – чувствовал?), что продлится это недолго и что бессознательное состояние нужно (кому?), чтобы избавить мою психику от лишних потрясений. Почему-то я знал (или опять правильнее сказать – чувствовал?), что вовсе не из-за гнусных и непереносимых испарений впал в беспамятство, а совсем по другой причине, имевшей отношение скорее к психиатрии, чем к физиологии.

Неважно. Я пришел в себя в кабине вертолета. Лежал между двумя креслами. Надо мной склонился Старыгин. Он встретил мой взгляд и сказал негромко (а скорее всего, прокричал, чтобы я услышал):

– Как голова? Болит?

Я не понимал, почему у меня должна болеть голова. Вообще-то у меня болела спина, потому что лежал я на твердом и между лопатками ощущал что-то острое.

– Нет, – сказал я, приподнявшись. – Где Евгения Алексеевна? И что с ее мужем?

Я знал, что произошло с Николаем Геннадьевичем. Потому и спросил о тете Жене. Как она это перенесла? Они знали друг друга тридцать лет и три года.

– Евгения Алексеевна в порядке, – уклончиво отозвался Старыгин и посмотрел мимо меня. Я повернул голову и увидел тетю Женю, сидевшую в кресле в глубине салона. Глаза ее были закрыты, губы плотно сжаты. Она о чем-то думала, и я знал – о чем. Почему-то в тот момент я знал мысли всех, кто был в машине, или так мне казалось, проверить у меня не было возможности, да и желания такого не возникало.

– Николай Геннадьевич погиб, – сообщил Старыгин.

Я поднялся на ноги. Вертолет летел ровно, но пол все равно уходил у меня из-под ног, и я опустился в кресло. Старыгин сел рядом – так, чтобы видеть нас с тетей Женей. Под нами были домики базы, мы опускались на знакомую поляну.

– Вы видели? – спросил я у Старыгина. – Кратер? Лаву? И как он упал со скалы?

– Кто? – удивился Старыгин. – С какой скалы? Вы о Николае Геннадьевиче? Он, видимо, потерял сознание, отравился испарениями… И упал в воду. В озеро. Ужасно глупо. Упал лицом вниз и захлебнулся, прежде чем мы успели…

– Захлебнулся, – повторил я.

– Гарик сделал ему искусственное дыхание рот в рот, – сказал Старыгин. – Ничего не помогло. Потом его увезли на базу, там тоже… Ничего. Поздно.

Значит, вертолет уже сделал один рейс, прежде чем вывезти нас с тетей Женей. Почему она не полетела с мужем?

Была там же, где я, это очевидно. Похоже, только мы с ней… Наверное.

Машина опустилась, и уши у меня заложило от неожиданной тишины.

Почему-то опять стало темно.

Похоронили Николая Геннадьевича на Востряковском. Костя с Ингрид прилетели из Стокгольма, из института пришли сотрудники, Мирон произнес речь… Я хотел побывать на похоронах, но меня не выпустили из больницы. На обратном пути в Москву у меня случился инсульт – говорят, небольшой и не страшный, но я очень испугался, когда перестал чувствовать правую руку и обнаружил, что не могу произнести ни слова. Из «Домодедово» меня повезли в Склиф, но это совсем не интересно.

Тетя Женя навестила меня на следующий день. Мне показалось, она стала меньше ростом и похудела. Может, это вообще была не тетя Женя, а другая женщина, возникшая вместо нее там, на вулкане, когда Она говорила с нами и хотела, чтобы мы поняли.