Вадим Каплун - Шпоры для лабы

Додумать не дали. Пошатывающаяся, едва различимая в темноте, до жути знакомая фигура добрела до кустов, где прятался я, и остановилась. Я ощутил, что меня видят, и вдруг понял, кто это. Я не удивился и не испугался. Ничего не почувствовал. Но, может быть, легкий стыд, что, я как кретин, прячусь от дамы в кустах. А еще пришла мысль: "Вот и славно, давно пора поговорить."

- С каких пор ты стал меня бояться, Вик? - услышал я сдавленный шепот и, словно наяву, увидел закушенную губу, измазанную кровью щеку и помутневшие от боли зеленые глаза.

- С тех пор, как ты разбилась, - спокойно ответил я.

- Я не разбилась. Ты убил меня, когда бил кузовом... Знаешь, у флаера каркас из терролитовых трубок. Они твердые и тонкие. Я видела... Сначала, одна из них фонарь пробила. Медленно-медленно так. Прошла через кабину. Через пилотское кресло. Через меня... Зачем, Вик?

Мне стало не по себе. Спокойствие медленно уходило.

- Бред. Ты стреляла первая. Ты знала, что делаешь. Сейчас бы я лежал в разбитом флаере мертвый и переломанный. А Арнольд? Кто ударил виброкинжалом? И вообще, сгинь!

Я хотел добавить про шпоры, Сообщество и многое другое, но замолчал. То, о чем я так хорошо и уверенно думал, стало пустым и ненужным. Я вдруг поймал себя на мысли, что произошла жуткая ошибка и я действительно стал убийцей. Убийцей невиновного человека, любившего меня.

- Я ведь любила тебя, Вик. Когда я пришла в павильон и увидела мертвого Арнольда, я поняла, что случилось страшное и испугалась за тебя. Я не думала, что делаю, Вик. Я должна была не пустить тебя в город. Любой ценой...

Она шагнула ко мне. Теперь мы стояли вплотную. Я разглядел Яну, и меня словно зажали в створ. Это было ее лицо! Губы, волосы, черное пятно на щеке - кровь, развороченный, изуродованный висок. Невидимые раскаленные клещи рвали и жгли мой мозг. Все глубже... И боль, дикая боль, но вырваться нельзя...

А она говорила:

- ...ты бы остался с нами. Бабушка Элеонора старая и не может работать на ферме. Она бы отдала ее нам. Там красиво, на холмах у реки. А нашего первого малыша мы назвали бы Мишелем. Правда?

Я схватил ее за локоть, рванул. На миг почувствовал холод ее руки, пальцы скользнули по пластиковому браслету, а потом все исчезло...

Перед глазами земля. Сухая-сухая. Это от того, что дождя долго не было. А еще, кажется, трава. "Кажется", потому что темно. Ночь.

Голова звенит пустотой. Тело не слушается. Надо сконцентрироваться.

"Я абсолютно спокоен. Мои руки повинуются мне. Мои ноги наливаются силой. Я могу встать. Все хорошо. Я абсолютно спокоен..." Чушь! Я не был спокоен! И ноги силой не наливались. Аутотренинг не помогал.

Упершись руками в землю, я попытался подняться. Получилось. Что это было? Я сидел на корточках, а потом ткнулся физиономией в кусты. Остальное - плод больной фантазии.

- Видения - есть первый признак переутомления, - пробормотал я. Не хотелось бы еще раз, переутомившись, пережить такой сон. Слишком он реален. А если не сон? Тогда - глюк. Галлюцинация. Плохо...

И опять заборы, запах листвы, запах пыли, запах земли, шаги на цыпочках вдоль стен, прохлада камня под пальцами и мысли. Мозг, оправившись от потрясения, бешено жонглировал вопросами и ответами. Понять противника - предугадать его дальнейшие ходы. Почему меня не "угасили" в компании с Арнольдом? Значит, я был нужен бустерам живым? А сбивали зачем? Астроверфь? Несерьезно! Дали бы лучом... Нет, не понимаю!

Отлично я понимал. Просто избегал одного элементарного объяснения, от которого начинало саднить под сердцем. Призрак, или галлюцинация, или видение моего сна было право - Яна не хотела пускать меня в город.

Улица была ярко освещена. На противоположной стороне чернел ягодный сад, в глубине которого мерцали окна гостиной и кухни. На стоянке торчал один тетушкин флаер, значит Мишеля все еще не было. Светло, тихо, пусто. А на лавочке сидит кто-то. Сидит и смотрит в мою сторону.

Я неторопливо перешел улицу и хотел нырнуть в темноту, как вдруг за спиной прозвучало:

- Почему ты так поздно, Викентий? Я сижу, тебя жду...

Я застыл на полушаге. На Лабе никто не мог знать мое настоящее имя.

На самом деле я не Виктор, а Викентий. Дурацкое имя. Я его получил стараниями мамы. С детства оно мне не нравилось и я сократил его до Вика. К этому привыкли и иначе как Виком или Виктором не называли. Так документы и получил. Никто не мог знать мое настоящее имя...

Она могла. Сидя на скамеечке, она укоризненно смотрела на меня. Мне захотелось спрятаться. Бежать, нырнуть куда-нибудь, как в детстве, когда я, возвращаясь домой из Города Аттракционов и услышав те же слова матери, спешил запереться в своей комнате. Но теперь бежать было некуда. Да и как укроешься от человека, умершего три года назад?

- Я ездил на Остров, мама.

- Опять ты весь грязный, - вздохнула она. - Ну, где ты ухитряешься извозиться?

- Упал, - я был спокоен. У меня словно отключились нервные центры, ведающие удивлением. Все воспринималось как должное. И то, что мать выглядит молодой, гораздо моложе, чем в последний раз. И то, что на ней любимое искристое лакоплатье. И то, что говорит она на едином как всегда, с легким акцентом. Она родилась на Магдалине - там все слегка картавят.

- Я упал по дороге...

- Когда ты врешь, мне всегда интересно - в кого ты так хорошо научился это делать? Стыдно.

Я пожал плечами. Мне не было стыдно. Я же в самом деле упал. Только с большой высоты.

- Ты плохо поступил с Яной. Ведь ты нарочно ударил кузовом. Ударил, чтобы убить. И сейчас... Зачем ты идешь туда? - мама махнула рукой в направлении дома. - Подожди! Сейчас ты скажешь, что идешь восстанавливать справедливость, помогать людям. Ты помогал им и до сих пор. Где они - эти люди? Арнольд, Яна, островитянин... Ты считаешь себя правым. Ты всегда любил считать себя правым. И, разумеется, хотел, чтоб было как лучше. Но ни один твой шаг на Лабе не принес пользы. Только зло. Теперь ты идешь мстить. Кому? За что? За собственное бессилие?

- А Остров? - я с трудом разлепил губы. Во мне не было уверенности. Как спец я не стоил сейчас ничего. Тоска выворачивала меня наизнанку. Тоска и сознание, что мама права.

- Ну и что? Да, Остров жесток. Но ты даже не уверен, что понял его до конца. Может быть в его жестокости есть смысл? Но ты идешь мстить. И будешь жесток тоже...

- Я иду мстить убийцам!

- Неправда, - она смотрела мне в глаза и я не мог отвести взгляд. Хочешь скрыть свои ошибки, выставиться, проявить себя? Заработать благодарность декана? Поэтому, а вовсе не от того, что кончилась связь ты ничего не сказал Ломакину. "Справедливость", "благо Сообщества" - пустые слова, прикрытие для тебя. Тебе и раньше было плевать на них, а сейчас... Красуешься своей ловкостью, силой... Ты ведь слабеньким рос. И наверное, поэтому всегда хотел стать сильным. Сильнее всех. Ты и с отцом ушел потому, что он устраивал в Школу, давал силу...