Александр Карпенко - Гребцы галеры

Здесь такой порядок - специальной формы для документов, подтверждающих смерть, не предусмотрено. Медик, прибывший на констатацию, оформляет стандартную "проводиловку", такую же, какая отдается врачам приемного покоя стационара при доставке туда больных.

Вношу в отпечатанные на грубой, серой, почти оберточной бумаге графы сообщенные мне полицейским сержантом данные погибшей, время получения вызова, номер наряда. Против надписи: "диагноз врача/фельдшера "Скорой помощи" проставляю слова: "смерть до прибытия "Скорой".

- Люсь, а что указывать в графе "Куда госпитализирован"?

- В смысле?

- Ну, я ж не знаю, куда ее на том свете поместят - в рай или вовсе наоборот?

Мышка глянула на меня сердито и недовольно буркнула:

- Всем невинно убиенным место в раю. А твоему поганому языку место в помойной яме! Нашел повод для шуток! Ставь прочерк.

Поставил. Указал наши фамилии. Подал листок полисмену, старательно заворачивающему в прозрачный пластик орудие убийства. Не нож это, кстати, а длинная, косо заточенная столярная стамеска со сбитой железной накладкой на желтой полированной рукоятке. Нам здесь больше делать нечего. Взяв в одну руку начальницу, а в другую - ящик, не без облегчения поспешил к стоящему поодаль автомобилю.

Зеленовато-бледный Патрик выбрался навстречу нам из кустов, вытирая рот клетчатым носовым платком. Руки его тряслись так, что потребовалось с пяток попыток, чтобы попасть ключом в прорезь замка зажигания.

Колеса с визгом провернулись на мокром песке, стукнули отброшенные назад мелкие камушки, и мы заторопились прочь от страшного места.

- Доктор, а доктор!

- Чего еще тебе, Шура?

- А вызовочек-то, похоже, вполне профильный образовался.

- Ты о чем?

- Нормальный человек, поди-ка, такого не сотворит.

Мышка чуфыкнула устало, поскребла задней лапкой под левой лопаткой и вздохнула:

- Знаешь, Шура, чем больше я на вас, двуногих, смотрю, тем больше удивляюсь. Похоже, ваше самое любимое в жизни занятие - душить котят, топить щенков и обрывать крылья насекомым.

Каждый год приходят устраиваться на "Скорую" молодые ребята и девчата, привлеченные романтикой выездной работы. Они наслушались во время учебы баек от тех, кто уже успел поездить, о спасенных тяжелых больных и сложных диагностических случаях, о веселых приключениях и неунывающем скоропомощном народе. Они молоды и любопытны, рвутся в дело, им все интересно.

Их ждут бессонные ночи, рев сирены на перекрестках, надежда и вера на лицах озабоченно встречающих у дверей людей, заполненные суетой приемные покои.

А еще - неудобные носилки, которые тащить придется с бог знает какого этажа на своем горбу, бессмысленные вызовы к тем, кто мог бы благополучно обойтись таблеткой анальгина, пьяная блевотина на полу салона, нецензурная брань и жалобы на лечение от тех, кого только что спасали, угрозы наркоманов и смрад полуразложившихся трупов.

Я много лет тяну скоропомощную лямку и не жду нового вызова с нетерпением, выйдя из того возраста, когда размазанные по асфальту мозги вызывают интерес. Уже давным-давно мне это противно и скучно наблюдать. Но, очутившись тут, на какое-то время оказался в положении той жадной до нового молодежи, удивляясь непривычным чудесам.

А чудеса - они что? Просто рамка. А картина - все та же. Вот эта замученная женщина - романтика? Какой вам еще романтики нужно?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Любите вы дорогу? Я так люблю. А иначе что мне делать в кабине целыми днями? Казалось бы, обзаведись романом потолще, заляг на носилки, сверни шинелку под голову - и читай. Не хочешь читать - спи все свободное время. Его не так много, чтоб не использовать его с толком. Вот как начальница использует.

Я подозреваю, что в ее мягком пушистом брюшке скрыт некий потайной выключатель, позволяющий ей, забравшись на спальное место, начинать задрыханство, едва донеся голову до подушки. Или даже не донеся - еще в полете.

Ценное качество для выездного работника. Я, в общем-то, и сам так умею, что естественно при моем скоропомощном стаже. Где угодно и как угодно - хоть вверх ногами.

Но не всегда пользуюсь выпавшей минуткой. Дело даже не в солидарности с водителем, которому тоскливо целыми днями торчать за баранкой одному, не имея того, с кем можно почесать языком. И не в желании почесать им самому. Просто люблю дорогу.

Пилоту - ему оно по должности положено, иначе такую профессию выбирать ни к чему. А вот откуда это у меня - сам не знаю. Не всегда так было, кстати. Сперва, в начале моей работы на "Скорой", просто не до дороги было. Меня тошнило, мутило и укачивало. Таблетки в аэропорту коробками закупал.

Потом, уже адаптировавшись, зевал от скуки, ожидая с нетерпением конца длинных перегонов. Далее научился дрыхнуть на ходу, и рейсы стали субъективно короче. Многие так и застревают на этой стадии. Моя первая начальница даже подушку с собой возила. И последняя, которая сейчас сопит в перчаточном ящике, верно, развлекалась бы таким манером бесконечно, да мешает избыточная общительность и неуемное любопытство.

Прошло время, и я с удивлением стал замечать за собой, что не валюсь на капот сразу, как только сдам больного. Вместо того все больше и дольше сижу, положа ногу на ногу и закинув за голову руки, покуриваю, изредка перебрасываясь парой-тройкой словечек с пилотом, любуюсь дорогой.

Дорога - она разная. Даже одна и та же трасса, наезженная сотнями рейсов, всякий раз предстает в ином обличье. То она чистенькая, умытая, розовеет в раннем, еще не рыжем, а кровянисто-темном солнышке, то пестрая от осеннего листа, который метет острый боковой ветер в кислую слякоть. То обрамлена полосами нежной, светлой, прохладной весенней зелени, то тонет в снегу, падающем рваной тяжелой метелью, комьями осыпающемся с ветвей. То она раскаленная, пыльная, слепящая отраженными гладким покрытием лучами, то растворяется в серой туманной дымке, и дождь отскакивает от нее крупными холодными дробинками. А ночью после дождя от луны на асфальте, как на море, тянется к тебе лунная дорожка. Есть поверье, что пройтись по лунной тропинке к счастью. А она все обманывает, убегая из-под колес, дразня своей недостижимостью...

Обрывочки мыслей о дороге то сплетаются, то расплетаются, помалу складываясь в рифмованные строчки, Они сперва корявые, нескладные:

Если жить тебе стало трудно, если жизнь показалась убогой,

Выйди, вечером на дорогу - на дороге всегда помогут.

Чепуха какая-то. Чуть приспускаю боковое стекло, запаливаю сигаретку, нагло пользуясь тем, что начальница дрыхнет. Мы плутаем среди мелких перелесков по извилистой грунтовке. Запах цветущего клевера не в силах заглушить даже табачный дым. Клевер здесь почему-то ярко-голубой, и, глядя на залитые им луга, кажется, что это качается отражение яркого неба в спокойной воде озер.