Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае

Ну вот, а потом, Меркулов, - и чего это на меня нашло? - ошибку я сделал. Думаю: как же так, у меня ведь жена, надо ей объяснить, совестно, слушай, - получается, изменяю, да? Вот как-то собрался с духом и говорю: слушай, жена, серьезный разговор к тебе. Я тут теперь езжу к товарищу академику Лепешинской, клитор ей разрабатываю, но ты не думай, я тебе не изменяю, мы с ней Налбандяну позируем для картины, это у нас партийное поручение такое. Ну, знаешь ведь - женщина, она как понесла на меня, ай, Меркулов, - никогда такого не было. Я говорю: позвони Кобе, если не веришь. Она звонит: так и так, товарищ Сталин, мой... ну, она меня нехорошо назвала, - говорит, что у Лепешинской клитор сосет, что ему это партия поручила. А товарищ Сталин ей: а зачем же товарищ Берия раскрывает своей жене важную партийно-государственную тайну? Короче, Меркулов, поняла она все, но ты понимаешь? - потребовала, чтобы мы с Лепешинской позировали Налбандяну при ней. А то, говорит, я тебя знаю - ты на куннилинге не остановишься, а про другое в сюжете нет, так что я за тобой сама пригляжу, чтобы разврата не было.

И стала она на этюды со мной ездить - понимаешь, Меркулов, ну, не в кайф, совсем не то стало, а? Лепешинская свои указки дает, жена тут же над душой стоит, Налбандян сопит, как чайник, проверяющие из ЦКК заходят - ну, интимное же дело, а? Я уж говорю Налбандяну - ты закругляйся со своими зарисовками, - ну, он через пару раз сказал, что ему эскизов хватит.

Лаврентий Павлович сделал паузу, лукаво блеснул пенсне и спросил:

- Как по-твоему, Меркулов, что из всего этого получилось? Из нашего, знаешь, дао любви с Лепешинской?

- Картина, наверное, - осторожно отвечал Меркулов.

- Слушай, ясно, что картина... Я про другое - ни за что не догадаешься, Меркулов... Знаешь, что у Лепешинской выросло? А знаешь, на сколько? На десять сантиметров, во как, понял? А у меня, ты посмотри...

И товарищ Берия широко открыл рот. Не веря своим глазам Меркулов увидел, как оттуда высовывается - нет, не язык, а... самый настоящий фаллос! Вот это да!

А Л.П.Берия горделиво пошевелил туда и сюда тем, что раньше у него было языком, и доверительно сообщил Меркулову:

- Я теперь сам себя балую, понял? Никаких девочек не надо, да? Это ещё что, Меркулов! Я тебе сейчас такое покажу... Слушай, закрой глаза на минуту.

Закрывший глаза Меркулов услышал, как звенит пряжка ремня, а затем что-то горячее мокро облизало ему ухо. Непроизвольно отодвинувшись, Меркулов открыл глаза - и обомлел. У его стула со спущенными штанами стоял, торжествующе ухмыляясь, Лаврентий Берия, и меж ног его, перед самым лицом Меркулова, свешивался широкий, красный и слюнявый... язык!!! И Меркулов, подобно слабонервному Налбандяну, икнул и мешком повалился на пол.

P.S. На секретном заседании Политбюро наркому Л.П.Берия за разработку клитора товарища Лепешинской была присуждена закрытая государственная премия.

- Что такое Политбюро? - спросила Франциска. - Это медицинский совет, да?

Ходжа хотел ответить, но Суперкозел вдруг заорал:

- Я Конан!

Но его голос дал петуха, а очки свалились на пол. Суперкозел поднял их, воодрузил на место и, сияя лысиной и улыбкой, огляделся.

- Беру свои слова назад, мужики! - заявил он. - Правильно, аббату не надо надежды терять. Пусть он к этой Лепешинской сходит, тоже у ней поразрабатывает - глядишь, и у него во рту вырастет. А потом пересадит его на место отрезанного, вот и все.

- Но, дорогой мой, это означает лишить аббата языка! - запротестовал профессор Манго. - Чем же он будет проповедовать? Учитывая профессию аббата, ему страшнее скорее отсутствие органа речи, чем мужеского члена. Тем более, что ему все равно нельзя употреблять этот член по его сану.

- Нет, что этот ханорик лепит! - возмутились дамы. - Лучше уж пусть аббат будет немым, в крайнем случае, он будет проповедовать жестами, а вот член пусть будет на месте!..

- А зачем жестами? - спросил Жомка. - Пришить аббату на место языка то, что ему отрубили - да и дело с концом. Этим-то ещё сподручней будет проповедовать!

При этих словах ученик дзенца яростно промычал что-то нечленораздельное, вскинул дубину и кинулся - но не на Суперкозла или Жомку, а на профессора Манго (Мориарти). Увы - бедняга, конечно, снова промазал.

* * *

- Погоди-ка, - прервал озадаченный император. - Какой ещё профессор Манго. Когда это он взялся в пещере? Он же у меня во дворце, моей жене невроз лечит, килда с ушами!

- Ну и что, - невозмутимо отвечал Ли Фань. - Во дворце невроз лечит, а в пещере лажу лепит. Одно другому не помеха.

- А, тогда понятно, - закивал император.

* * *

- А кстати, мужики, - задумался Фубрик, - что-то я этого фрукта тоже не пойму... Где же я его раньше видел?

- Я, сэр, профессор психиатрии, - чопорно поклонился доктор Манго, - и вы в числе моих пациентов пока что не состояли. Да-с. Хотя вполне можете оказаться. Таково мое научное наблюдение. Да-с.

Фубрик не успел ответить - у входа в пещеру послышалось:

- Благородные господа! Я вам покушать принес, - и в пещеру, кланяясь, вошел крестьянин, который уже приходил к ним с дарами. Доброхот тащил судки с едой и большую сумку, набитую всяческой снедью.

- На полчаса опоздал! - ворчливо заметил Жомка и первый принялся хлебать варево.

- Кушайте, господа, кушайте! - кланялся меж тем хлебосольный крестьянин. - У меня там ещё внизу на повозке, сынишка караулит. Я сейчас принесу.

Крестьянин ушел за добавкой, а профессор Манго заметил:

- Я, конечно, тут новенький, но все же это странно: с чего вдруг этот паранояльный шизоид взялся за здорово живешь кормить такую компанию?

- Это добрый самаритянин, - ласково произнесла Франциска.

- Да нет, он, наверное, думает, что мы ему комплект порнографических открыток подарим - ну, тот, что я у полковника Томсона в покер выиграл, поправил Жомка. Помнишь, Франни, я тебе показывал?

- А по-моему, у него психопатическое расстройство, - спорил доктор Манго. - Я полагаю, он изживает неудовлетворенную сексуальность путем раздачи пищи. Он явно замещает свое желание иметь много партнеров!

Выяснилось, однако, нечто совсем другое. Щедрый крестьянин открылся им сам. Он принес новую снедь и принялся потчевать графа:

- Кушайте, кушайте, ваше сиятельство! Подкрепитесь. Ну, вот ещё вкусный кусочек.

Но граф, даже не доев предложенного, вдруг повалился наземь, как с ним бывало, и захрапел.

- Ах, господа, - сокрушался крестьянин, - вы уж его без меня покормите, а то что он такой тощий. Как бы не помер.

- Вы, случайно, не его слуга? - осведомился Ходжа.

- Да нет, - отмахнулся крестьянин. Он помялся и на ухо о чем-то спросил мастера дзена. Тот рассмеялся неожиданно по-ребячески.

- Вы знаете, о чем он меня спрашивает? - сообщил дзенец.

- Ну, что же вы, лама... Я ведь вам по секрету, - засмущался крестьянин - и сам признался: - Я вот что хотел узнать: граф, он как громко пукает?