Конни Уиллис - Вихри Мраморной арки

— Элиот, это было твое тело.

Она ждала потрясения, лукавства, страха. Элиот спокойно откинулся на скамью, заложил руки за голову, взглянул на нее и улыбнулся.

— Милая Анна, как такое возможно? Или у тебя тоже в голове помутилось?

— Элиот, ты так и не рассказал мне… Как ты добрался от реки до Хэддама?

Он даже не шелохнулся.

— Там, на берегу, паслась лошадь. Я, как заправский наездник, вскочил на нее и направился к тебе.

— Ты же сказал, что лошадь нашел на постоялом дворе.

— Не хотел тебя смущать рассказом о том, как я украл кобылу. Похоже, я тебя недооценил, потому что в данный момент ты обвиняешь меня… Кстати, а в чем ты меня обвиняешь? В том, что я убил невинного прохожего и напялил на него свою одежду? Нелогично. Как видишь, я не переодевался.

— Моя накидка насквозь промокла, — медленно проговорила Анна, — сапоги покрылись толстым слоем грязи. Подол платья испачкался и изорвался… Как тебе удалось проскакать от реки до самого Хэддама в ветреную дождливую ночь и появиться в безупречно чистом сюртуке, в начищенных до блеска сапогах?

Элиот неожиданно сел и схватил ее за руки. Она невольно отшатнулась.

— Анна, ты пошла на это ради меня? — воскликнул он. — Ты дожидалась меня на острове, вымокла и замерзла? Неудивительно, что ты сердишься. Но, милая, зачем же меня так наказывать: запирать меня в пыльной комнате и вести речи о призраках? Хочешь, я куплю тебе новую накидку…

— Почему ты ничего не ешь? Ты же умирал от голода, а теперь вот уже сколько дней ничего не ешь…

Он выпустил ее руки.

— А как я все это съем, если ты постоянно стоишь у меня над душой и изводишь глупыми вопросами? Сейчас поем.

Он взял пакет загорелыми руками, совсем не похожими на обесцвеченные рекой руки трупа.

Анна следила, как Элиот возится со свертком.

— Пироги и милая Анна… Чего еще желать мужчине? Однако пакет он так и не развернул и положил его на скамью.

— Поем, как ты уйдешь, — раздраженно бросил он. — Россказнями о мертвецах ты мне весь аппетит испортила.

На следующий день Элиот был полностью одет и готов к выходу: черный сюртук, серый платок аккуратно выглядывает из жилетного кармана.

— Во сколько похороны? — весело спросил он. — Вторые похороны, разумеется. Интересно, а сколько мне вообще предстоит похорон? И еще интереснее, придется ли мне платить за многочисленные венки и букеты, если я воскресну?

— Похороны состоятся вечером, — ответила Анна, тут же спросив себя, а следовало ли вообще говорить правду.

Все утро она раздумывала над тем, не опасно ли приходить сюда в такой день. На этот раз она оделась как можно теплее, вычистила и привела в порядок мериносовую накидку, сунула руки в муфту… Анна нащупала ключ и поняла, что не сможет не прийти. Ей на ум пришло странное сравнение: в ночь, когда она готовилась к свиданию на острове, холод волновал ее меньше всего. Единственное, что ее беспокоило — это как проскользнуть незамеченной, не привлекая внимания, поэтому она остановила выбор на черном платье, черной шляпке и черной накидке. В ту ночь она оделась, как на похороны, но поняла это только сегодня утром.

— Вечером, — задумчиво повторил Элиот. — Значит, отец Виктории вернулся из Хартфорда?

— Да.

— А как мой отец? Поправился? Он в состоянии постоять на кладбище, опираясь на трость и бормоча под нос: «Я всегда знал, что он плохо кончит…» Ведь церемония будет проходить на кладбище, у могилы?

Элиот взял в руки шляпу.

— Да, — ответила Анна, с тревогой за ним наблюдая. — Куда ты собрался?

— Я пойду с тобой, разумеется. Первые похороны я ведь пропустил.

— Тебе туда нельзя, — сказала она, медленно отступая к двери и сжимая в муфте ключ.

— По-моему, эта игра слишком затянулась, — холодно ответил он. — Зря я тебя послушал. Зря ты отговорила меня появляться на первых похоронах. Я не собираюсь повторять эту ошибку дважды. Сегодня я пойду, и ты мне не помешаешь.

Анна замерла в испуге.

— Ты убьешь отца, — пролепетала она.

— Что ж, отлично. Вам же надо будет кого-то хоронить, кроме этого несчастного незнакомца, который притворяется мной.

— Элиот, мы хороним тебя, — сказала Анна. В лице его что-то промелькнуло.

— Элиот… ты ведь знаешь, что умер, правда? — прошептала она.

Он надел шляпу.

— Посмотрим, что скажет моя невеста. И ее отец. Он обрадуется, увидев меня живым и невредимым, да к тому же избавленным от долгов! Да он встретит будущего зятя с распростертыми объятиями! А красавица Викки… ведь она невеста, а не вдова!

Анне вспомнилась Виктория: ласковый взгляд серых глаз, маленькая ручка, так крепко сжимавшая ей ладонь там, у доктора. Вспомнился жесткий, непреклонный взгляд отца Виктории, его готовность защитить дочь любой ценой.

— Элиот, за что? Зачем ты так? — спросила Анна.

— Я не люблю гробы. Там тесно, душно и пыльно. И холодно. Совсем как в этой комнатке. Я не дам замуровать себя в гробу, как ты замуровала меня здесь.

Анна резко втянула воздух.

— Все так обрадуются; увидев меня, что забудут, зачем вообще пришли на кладбище, — обезоруживающе улыбнулся он. — Никто и не вспомнит, что пришли меня хоронить.

Анна отступила в сторону двери еще на шаг.

— Я помешаю тебе, — сказала она.

— Милая Анна, как ты меня остановишь?

Ей вспомнились последние дни. Она заперла его всего раз, в день похорон. После этого она ни разу не воспользовалась ключом: надеялась, что он образумится и уйдет. Выходя из комнаты, Анна просто прикрывала за собой дверь, несмотря на то, что Элиот неизменно кричал ей в спину: «Оставь открытой!» Вернувшись на следующий день, она заставала все, как оставила накануне — дверь прикрыта; Элиот сидит будто взаперти.

— Я запру тебя, — сказала Анна, сжимая спрятанный в муфте ключ.

Элиот рассмеялся.

— К чему? Если я действительно призрак, то без труда пройду сквозь стены и появлюсь на кладбище, медленно плывя по воздуху и протягивая к тебе руки, милая Анна.

— Нет, — глухо повторила она. — Я не позволю тебе…

— Нет? — Он снова рассмеялся. — Назови мне хоть один случай, когда ты сказала бы мне «нет» и не хотела бы того, от чего отказывалась. Вот и сейчас ты себе лжешь.

Он шагнул ей навстречу.

— Пойдем. Пойдем вместе.

— Нет! — Анна резко развернулась и выскочила за дверь. Все произошло в мгновение ока. Она изо всех сил потянула на себя дверную ручку, вставила ключ в замочную скважину и повернула его. С другой стороны за ручку дергал Элиот.

— Анна, не валяй дурака, выпусти меня, — полусмеясь, полусердито воскликнул он.

— Нет, — ответила она.

Положив ключ в муфту, Анна сделала несколько шагов в сторону церкви и обессилено опустилась на скамью — ту самую, на которой сидела в день первых похорон. Она положила руки на спинку скамьи перед собой и уронила на них голову. Судорожно сжатые пальцы не выпускали ключа.