Герберт Циргибель - Иной мир

— Ты называешь это удачей? Если бы мы не ускорились, проклятый булыжник просвистел бы мимо нас.

В ходе его мыслей была допущена ошибка.

— Та наивный, — сказал я. — Не будь этого ускорения, тогда бы мы сейчас не стояли здесь. По всей видимости, мы имели бы точно такую же траекторию, как этот обломок. Он раздробил бы нас. Таким образом было предотвращено столкновение. Он повредил кое-что из нашего оборудования.

Таких астероидов было зарегистрированы несколько сотен, но десятки тысяч все еще двигались необнаруженные по неизвестным орбитам вокруг Солнца. По расчетам степени вероятности возможность такой встречи не больше, чем быть задетым кровельной черепицей с крыши во время прогулки. Нас она задела, и было бесполезно, ломать сейчас над этим голову. У нас были другие заботы.

Чи заполз в кабину.

— Я везде искал. Его нет ни в кабине, ни в саду.

— Он, наверное, вышел в открытый космос, — сказал Гиула.

Я вспомнил, что слышал его голос со стороны кормы. Когда я упомянул об этой возможности, Чи сказал: «Он у реактора, конечно, он там. Какие мы дураки, он проверяет самое главное на борту: источник нашей энергии. Без энергии мы были бы совершенно беспомощными».

Я удержал его, когда он хотел удалиться в направлении кормы.

— Чи, этот астероид, или что это еще там было, задел нас за корму. От реактора нам больше не будет пользы.

— И противоатомного защитного комбинезона на нем тоже не было, — добавил Гиула.

Мы боялись заражения радиацией. Чи не ответил. Он полез к корме. Мы нерешительно последовали за ним. Его подозрения подтвердились. Переборки были открыты. Мы на мгновение переглянулись. Этот путь был жутким. Узкий проход отделялся двумя перегородками. Всюду были предупредительные знаки о радиоактивности. В эти небольшие помещения можно было заходить только в защитных костюмах. Все же Чи пробирался дальше, и мы сопровождали его. Михаила Ковтуна, нашего командира, не было в промежуточных помещениях. Таким образом оставалась еще только одна возможность: должно быть он был в камере реактора, помещении, метр на восемьдесят сантиметров. Если он там, то он труп.

— Он не может быть здесь, — прошептал Гиула, — что Мише здесь делать?

Мы застыли перед открытым люком последней переборки. Дверь в помещение реактора была прикрыта. Оттуда не доносилось ни звука. Не было сомнений, в этой камере находился он. Почему? Что он хотел этим добиться? Отчаянный поступок? Хотел ли он облегчить смерть в приступе паники? Для этого были и другие возможности. У нас на борту были ампулы, которые быстро усыпили бы нас в чрезвычайной ситуации.

Мы молчали, пожалуй, минуту, затем Чи сказал:

— На нем будет защитный костюм.

Чи было известно, как и мне, что на Михаиле не было никакого защитного костюма. У него не было времени, одеть этот костюм. Вдруг мы вздрогнули. Из камеры реактора донесся голос Михаила. Было слышно так, словно он говорил из подвала.

— Кто здесь? — спросил он, и затем после некоторой паузы: «Эй, есть кто там?»

Раньше я часто, прыгая с парашютом рисковал своей шеей, я, как летчик-испытатель, забирался в новые конструкции, и шансы выжить были сто к одному. Слово «страх» все время казалось мне чуждым. Всегда существовала возможность еще как-то избежать опасности. Но слова из камеры реактора повергли меня в состояние ужаса. Чи сказал вполголоса: «Миша, черт возьми, вылезай! Ты с ума сошел?»

— Да, — прошептал я, — он должно быть сошел с ума. Только сумасшедший мог подвергнуть себя смертельной дозе излучения.

— Хорошо, что вы наконец пришли, — раздалось из камеры.

Гиула подплыл к люку.

— Я вытащу его, он же подохнет, мы должны помочь ему. Миша!

Он кричал имя так громко, что оно резко прозвучало по всему кораблю. Он действительно вознамерился вытащить Ковтуна.

Чи удержал его.

— Достаточно, когда один потерял рассудок. Он больше не может вернуться обратно, он заразил бы нас всех.

Мы были беспомощными и не сводили взгляда с овальной двери камеры реакторы, словно там в любой момент могло произойти чудо. Но Михаил Ковтун лишь приказал своим жестким, не терпящим возражений голосом:

— Чи, ты сейчас же берешь командование на себя. Если ты не чувствуешь что не подходишь для этого, командование возьмет на себя Роджер Стюарт. Ясно?"

— Ничего не ясно! — крикнул я. — Вылезай, наконец!

— Вы слышали мой приказ, — продолжил Ковтун, — я больше не покину эту дыру.

За этим последовал глубокий вздох.

— Черт тебя побери! — заорал Гиула. — Что ты делаешь в камере реактора? Ты держишь нас за дураков? В нашей коробке пробоина. Мы были на волосок от смерти от удушья!

Возникла пауза, затем из камеры раздалось: «Нет, Гиула, мы бы не задохнулись, а сгорели бы. Когда произошло столкновение, выпали замедлители. Нейтроны уже развили скорость более чем двенадцать тысяч километров в секунду. Если бы я пришел в камере минутой позже, больше не было бы никакого Дарвина. Я поставил заслонку, угроза устранена. Теперь вы знаете, почему я здесь. Или вы думаете, что я облучился бы удовольствия ради?»

Он не получил ответа. Чи впервые потерял свое обычное спокойствие и самообладание. Он отчаянно простонал и пробормотал что-то на своем родном языке, что никто не понял. Гиула побелел, и я тоже был поражен не меньше.

— Возможно его еще можно спасти, — сказал я, — возможно Соня может что-то сделать…

— Не говори глупостей, — крикнул Ковтун из своей тюрьмы, — оставь Соню в покое — она нужна вам больше, чем я.

— Двенадцать тысяч километров в секунду, — пробормотал себе под нос Гиула. Он лишь смутно догадывался, что значит это число. В этот момент я так же туго соображал, но я знал, что сделал для нас Ковтун. Освобожденные при делении ядра нейтроны достигают в заключительной фазе скорости сорок тысяч километров в секунду. Это была космическая энергия. Чтобы управлять этой энергией, в реакторе находились замедлители. Они тормозили скорость нейтронов до двух с половиной километров секунду. При столкновении эти замедлители стали неработоспособными. «Дарвин» расплавился бы словно кусок свинца.

— Разве для него ничего нельзя сделать? — прошептал Гиула.

Чи покачал головой. Нет, мы больше ничего не могли сделать для нашего Михаила. Это был всего лишь вопрос времени, нескольких минут, самое большее — одного часа, после чего он был уже не жилец.

— Что с вами! — голос Ковтуна звучал глухо. — Языки проглотили? Эй, Стюарт, Чи, Гиула, вы еще здесь?

— Мы еще здесь, Миша, — зажато сказал Гиула.

— Вы рассчитали наш новый курс?

— Еще нет, — ответил Чи, — у нас еще не было времени. Мы могли бы что-нибудь для тебя сделать?

Из камеры снова последовал глубокий вздох. Затем Ковтун заговорил, и его голос прозвучал немного более устало: «Мы, пожалуй, больше не находимся орбите вращения, наша скорость была слишком большой. К сожалению, наш реактор полетел, следовательно мы не можем скорректировать наш полет. Что говорит станция?»