Герберт Циргибель - Время падающих звезд

Было весьма неплохо, что я перенял канцелярские хлопоты Гиза. Часы пролетали быстрее, и всецело земные проблемы наводили меня на другие мысли. Я рассчитывал, суммировал рабочие часы и прибавку за сверхурочные, отнимал прогулы и, по ошибке, умножал результат на скорость света.

У расчета заработной платы есть такое свойство. Затем последовали письма с предупреждениями и заказы различным промышленным предпринимателям. Я закупал цемент и балки для будущих коровников, очищающую пасту для трактористов и слесарей, комбикорм и сухое молоко для телят. Моя печатная машинка выстукивала грубые письма замешкавшимся поставщикам, угрозы пени. Я торговался словно заправский коммерсант, снижал цены, где это было возможно. Гиз постоянно искал возможность продлить мою деятельность. Вечерами, когда я хотел продолжить работу над моим плакатом, я был настолько вымотан, как будто космическая прогулка была уже позади.

Наконец-то наступил тот день, когда уже больше ничего не держало меня в бюро. Я сходил к парикмахеру, искупался, надел одежду из грубого тика. Все, что я делал, было продумано и целесообразно. Я готовился к самому волнующему путешествию в моей жизни. Прошлое было встряхнуто, перевернуто словно лист календаря.

Каждую подробность я представил себе и продумал до детали. На столе лежали некоторые вещи, которые я хотел прихватить с собой: фотоаппарат, письменные принадлежности, немного белья, пару фотографий моей жены и меня самого и книгу, в которой был дан обзор, начиная от знаний в области физики прошлого, заканчивая нашим временем. Позднее я положил энциклопедию обратно; в ней было слишком много формул, которые мне трудно было объяснить. Наконец, я погрузился в звездный атлас, бесполезно пытаясь определить место, откуда прибыли пришельцы. Праздные мысли облегчали полное волнением ожидание.

Какой день! Я принял таблетки фаустана, как если бы мне предстояло сдать устный экзамен по математике, то и дело сверял время по радио с моим видавшим виды будильником. За два часа до знаменательного момента я закрыл входную дверь и положил ключ в потайное место, известное моей жене, и направился с будильником за дом. Кот мог забраться внутрь через открыток окно. Я оставил ему целый запас молока. Небо было слегка облачным. На юго-западе — я заметил это с чувством полного удовлетворения — находилась прибавившая в размере Луна, то и дело заслоняемая облаками. Звезду, которая была закрыта во время ее движения незадолго до полуночи на одно мгновение, нельзя было увидеть невооруженным глазом.

На лугу снова привычная картина: туман собирался в низинах; это выглядело так, будто луг залило водой, и на поверхности торчали отдельно стоящие деревья и кустарники. Еще целый час в запасе. Я сел на бугорке, и все земное было мне чуждо. Пеппи вился вокруг моих ног. Он заурчал, когда моя рука скользнула пол его шерсти. Берут ли они с собой животных в качестве талисманов? И как быть с коммуникацией? Вероятно у них есть электронный переводчик. Они будут задавать множество вопросов, вопросы, на которые я, вероятно, с трудом смогу ответить. Каким образом, например, мне удастся объяснить им противоречия, которые имеют место на нашей планете, скажем, двуличие наших ракет, которые несут нас к звездам и, одновременно, могут нас уничтожить. Я скажу им: Земля черная и грязная, из ее темного чрева берут свое начало гадюки и голуби… Это была поэтическая картина, которая, к сожалению, ничего не объясняла. В том случае, если эволюция человечества во Вселенной повсюду протекала одинаково, в чем я не сомневаюсь, они, вероятно, должны быть лучше меня сведущи в вопросе развития Земли. Я вдруг сразу осознал, насколько недостаточны мои познания во многих областях.

Еще двадцать девять минут до полуночи. Луны больше не было видно, черные как смоль облака заслоняли ее. Нервозно, я встал с места, на котором сидел, пробирался через траву. Туман распространялся почти до самого дома. Я почувствовал себя пассажиром на вокзале или в аэропорту, только неблагоприятная влажность выбивалась из этого описания, как и комары, которые готовили мне прощальный концерт.

Сейчас, когда всего лишь несколько минут отделяло меня от великого момента, меня вдруг охватило беспокойство и неуверенность. Мне явилось неприятное видение: возможно это мои последние минуты на Земле. «Речь» шла только об их возвращении и о моем восхождении на борт — что тогда, если они хотят захватить меня в качестве объекта для исследований. При всем моем стремлении к знаниям и всем любопытстве — такую цену я не хотел платить. Я должен был еще до взлета дать им понять, что не хочу злоупотреблять их гостеприимством дольше, чем двадцать четыре часа. Все точно будет хорошо, твердил я себе, но вырвал из своего блокнота страницу и в спешке нацарапал: «Ханни, не волнуйся, я вернусь не позднее чем послезавтра. Ганс».

Я просунул записку за оконное стекло.

В тишине тиканье часов показалось мне ударами молота. Звезды надо мной, казалось, блуждали. Проплывавшие мимо облака вызывали такой обман зрения. Еще несколько минут, в любой момент мельчайшие частицы тумана могли закружиться в воздухе, словно пыль. Тишина. Слышно было только часы, время от времени — какую-то ночную птицу. Прошла минута, две, три. Ничего. Время пришло. Вдруг пронзительный звук разорвал тишину. Зазвонил будильник. Я забыл отключить звонок. Было двадцать три часа пятьдесят семь минут.

Луг оставался без движения.

Как выразить словами, чем я был занят в эти часы? Стоял на месте, либо бежал сквозь мокрую траву, с лицом, искусанным комарами, в намокшей одежде, покорно ждал, пока на востоке не зажглось утро нового дня. Они так и не появились. Должно быть какое-то недоразумение имело место во время нашей встречи. Уставший и разочарованный, я вернулся обратно домой. Покрытие звезд Луной — что я не учел? Я вспоминал каждое движение рукой, каждую деталь, и представил себе, как они рисовали большой круг, только Луну они могли иметь в виду. Или Солнце? Тогда они должны были бы совершать посадки днем. Я ломал голову, и чокнулся от продолжительных раздумий, не находил никаких объяснений. Может быть, я неверно истолковал созвездие? Но Лев всегда остается Львом, созвездия я все еще мог отличать.

Я больше не знал ничего, был обозлен и обескуражен, чувствовал себя как тот, над кем сыграли злую шутку, заставив поверить в правдивую ложь. Через неделю истекал срок моей договоренности с Гизом, после чего для посадок еще четырнадцать дней не было никакой возможности. После чего все стало напрасным, напрасны надежды и мечты, напрасны нервные нагрузки, как напрасны и эти чертовы печатные работы тоже. Слишком много свалилось на мою голову. И самой ужасной была мысль о том, что случившееся больше не повторится, и терзании, которое становились самим собой разумеющимся, что это больше никогда не вернется снова.