Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер

— Солдат Зорко, зона Н-3. — Послышалось шипение высокочастотной рации. — Оборудование приняла зона Н-4.

Как только гудении рации прекратилось, Димитрия приоткрыла дверь, чтобы убедиться в том, что это действительно был Зорко.

"Интересно, он хоть знает о том, что здесь происходит?" — пронеслось у девушки в голове, но она больше не могла думать ни о чем другом.

Чтобы Зорко от неожиданности случайно не вскрикнул, она подобралась к нему со спины (благо, сапоги у нее были без железа и поэтому бесшумные) и резко накрыла рот ладонью.

Ошеломленный солдат от испуга выронил рацию, и Димитрия еле слышно выругалась.

Они впервые встретились на лестнице. Столкнулись.

Еще более глупо Дарко себя никогда прежде не чувствовал. Еще совсем юный семнадцатилетний мальчишка, он смотрел на самую прекрасную девушку в мире. Язык у него не поворачивался даже для того, чтобы извиниться.

— Я тебя знаю? — Она сощурила глаза, совершенно его не стесняясь. Девушка была волшебной, будто из космоса, не из этого мира.

— Д-дарко, — заикнулся он. — Мы с мамой переехали вчера. Она теперь работает… у вас в доме.

Дарко был готов провалиться сквозь землю. Он чувствовал, как заалели кончики ушей и вспотели ладони. Бесцельно разминая пальцы, юноша все смотрел на девушку, изучающую его с верхней ступеньки.

— Понятно. — Казалось, девушка ни капельки не смутилась того, что перед ней был сын их новой прислуги. — Я Эва. Очень приятно. Надеюсь, мы поладим.

Так она и сказала тогда. "Надеюсь, мы поладим". Это было вполне в духе той странной Эвы, которой он всегда знал. Она всегда была по-детски наивной, смотрела на вещи непредвзято, говорила все так, как было на самом деле.

У нее было много поклонников, ухажеров, как говаривала тогда ее мама, и Эва никогда не скрывала этого. Ей даже льстило, что одновременно столько юношей поощряют ее своим вниманием.

Но еще она не скрывала и того, что ей нравилось проводить время с сыном их кухарки. Ее это ни капельки не смущало — даже наоборот, она гордилась этим.

— Ты знаешь, Дарко, — сказала она однажды, когда он чистил стены в гостиной, а она листала на диванчике модный журнал, поджав под себя стройные ножки, — иногда я думаю, что все идет к одному и тому же. Знаешь, как будто сотни дорожек все равно потом сливаются в одну, ухабистую и длинную. Это как судьба.

— Что ты имеешь в виду?

— Родители говорят, мне пора уже присматривать жениха. — Эва скривилась, будто эта фраза означала что-то крайне непристойное. — Но я никогда не выйду замуж.

— Ты им так и сказала? — спросил Дарко, чувствуя, как что-то еле заметно кольнуло в области сердца.

— Так и сказала. — Она засмеялась, но смех ее был грустным и тихим. — Они мне не поверили, представляешь? Сказали, что раз я единственная наследница их фамилии, то должна с умом распоряжаться тем, что мне по праву причитается. Домом, нашей загородной фазендой… Папа что-то говорил про свои акции и какие-то золотые украшения. Мне кажется, что они никак не хотят понять меня, Дарко. — Эва замерла на мгновение, а затем произнесла полушепотом: — Я просто хочу быть счастливой.

— Ты будешь, — без тени смущения заявил Дарко, продолжая драить стены.

Для них такие разговоры были обыкновением. Они могли разговаривать о чем угодно: о жизни Эвы или Дарко, об их судьбах, о том, как Дарко пойдет учиться на журналиста и как-нибудь позвонит Эве из своей очередной командировки и скажет, что привезет ей овсяного печенья из Копенгагена, а еще фарфоровую куклу и маленькую хорошенькую шляпку. Но они никогда не говорили о деньгах. Это был первый раз, когда Эва предстала перед Дарко именно в этом свете. Юноша был так восхищен бескорыстностью девушки, что еще несколько минут молчал, делая вид, что оттирает какое-то пятно за креслом.

— Мне бы хотелось, чтобы сегодня не кончалось, — неожиданно призналась Эва, опустив пышные черные ресницы. Она улыбалась, но так, как будто этот день был последним в ее жизни.

Дарко бросил тряпку и тут же ринулся к девушке. По ее щекам стекали сладкие алмазные слезы, и он целовал ее веки, ее щеки. Эва запустила руки в его волосы, не решаясь открыть глаза.

Она и вправду тогда верила, что в жизни не бывает сказок с хорошими концами. Не было никогда истории про богатую наследницу и мальчика, живущего у них в чулане. Слишком грустная была история.

Когда она умирала у него на руках, Дарко думал, что вместе с кровью, вытекающей у нее из груди, жизнь медленно покидает и его. Она уже была по праву его — его Эвой — его женой, но судьба ничего не предоставляет просто так — за все она выставляет счет.

В их маленькой квартирке в Белграде они были вдвоем. За окном слышались взрывы и предсмертные крики обреченных.

Так в этом было ее предназначение? Просто умереть? Вот так, когда тебе двадцать пять. Просто получить пулю в живот только потому, что у тебя было слишком много.

— Дыши, — тогда шептал он, глотая слезы. Первые слезы в своей жизни. — Ну же, Эва, давай.

Но у нее уже не было сил. Ее изнеженное тело не привыкло выживать. Черные курчавые волосы прилипли к вспотевшему лбу; нижняя губа тряслась, будто девушка хотела что-то сказать ему на прощанье.

— Не вини… себя… Дарко, — с трудом прохрипела она, тщетно пытаясь улыбнуться, но ее улыбка выходила измученной — от этого Дарко становилось еще больней.

Ее ладонь — все еще теплая — на мгновение замерла у него на щеке, а затем безвольно упала на пол со стуком, как что-то неживое.

Она умерла у него на руках, и его руки были заляпаны ее кровью, а ее лицо — его слезами.

Он не хотел, чтобы так вышло. Тогда, когда у него все только начало наконец получаться. Престижная работа, квартирка в центре города — маленькая, зато своя. У него были все шансы прожить счастливую жизнь, а теперь вместо этого кто-то светил ему в глаза тонким лазерным лучом.

Голова жутко болела, как будто кто-то тренировался разбивать об нее кирпичи.

— Зрачки реагируют на свет, — констатировал чей-то грубый низкий голос.

Кто-то крепко схватил его за подбородок обеими ладонями и приподнял его голову, чтобы заглянуть в глаза. Дарко не видел того, кто сидел прямо напротив него, но чувствовал его шершавые пальцы, кисло пахнущее дыханье.

Но ему хватило нескольких мгновений, чтобы понять, что произошло.

Дарко попытался пошевелиться, но обладатель низкого голоса тут же пришпорил его руки к телу тугими зажимами.

— Дайте ему снотворного, — велел голос, а на потолке зажглась люминесцентная лампа. Длинная, светящая болезненным желтым светом. И зажигалась она так старомодно — с громким щелканьем.

Мир казался Дарко мутным и далеким. Он даже не сопротивлялся, когда у его лица распылили знакомую сладковатую жидкость. Он тоже использовал такие баллончики со снотворным, когда было необходимо усыпить какого-нибудь беженца, чтобы доставить его на корабль, ничего ему случайно не повредив.