Юрий Нестеренко - Приговор

За следующие три часа в комнате, предоставленной хозяйкой в

качестве полевого лазарета (там имелась широкая кровать и грубо

сколоченный стол), я вправил еще один позвонок, сделал два массажа и два

кровопускания, вскрыл гнойный нарыв, выдернул гнилой зуб (вообще я не

специалист по этому делу, да и клещей у меня нет, но зуб был настолько

плох, что его удалось вытащить пальцами), а по поводу прочих недугов

ограничился советами относительно лекарственных растений, диеты и образа

жизни. Рекомендации по травам старухи воспринимали с плохо скрываемым

недоверием, явно полагая, что их баба Лиза знает об этой теме все, и не

заезжему горожанину с ней тягаться. На самом деле, разумеется, познания

сельских знахарей фрагментарны и бессистемны, а главное — крупицы истины

в них растворены в густом бульоне суеверий; ну да мое дело было дать

пациенткам совет, а не убеждать ему следовать. Я, как известно, никому

не помогаю против его воли.

Трем пациенткам я не мог помочь ничем. У одной развивалось

слабоумие, вторая слепла от помутнения обоих зрачков и у третьей в

желудке росла опухоль. Каждой из них — включая первую, которая пока еще

не вовсе лишилась ума — я честно объяснил, что их ждет. Это тоже мой

принцип.

— Ну ладно, — объявил я, выходя из "лазарета" следом за последней

пациенткой, случившейся поблизости хозяйке (похоже, она все же

подслушивала под дверью — понятие врачебной тайны явно не пользовалось

популярностью у сельских сплетниц). — Теперь я хочу получить свою плату.

— Не извольте беспокоиться, добрый господин, сейчас все будет… А

пока вот костюмчик-то оцените.

Она куда-то вышла и почти сразу вернулась с костюмом Эвьет. Он был

еще немного влажный после стирки, но уже зачиненный. Причем разорванный

рукав был не просто зашит — сверху, маскируя шов, была нашита по всей

длине рукава аккуратная полоска черной материи, и точно такая же, для

симметрии, была пришита и на левый рукав. Все это выглядело

исключительно как декоративные элементы, а не как латки, и смотрелось

очень даже неплохо. Я поблагодарил старуху за хорошую работу и понес

обновленный наряд Эвелине.

Девочке тоже понравилось, как починили ее костюм, который она уже

считала испорченным; она хотела сразу же одеться и пойти прогуляться, но

я посоветовал все же подождать до следующего утра. Заканчивая с

медицинской практикой на этот день, я сделал Эвьет новую перевязку (рана

заживала хорошо). Едва я завершил это дело, в комнату заглянула хозяйка.

— Добрый господин, ваша плата…

— Наконец-то! Давай сюда.

— Пойдемте…

— Куда еще? — удивился я, снова чувствуя нечто недоброе.

— Туда… в горницу, где только что были…

— Да что за черт? — возмутился я (старуха испуганно перекрестилась,

заслышав упоминание нечистого). — Почему я не могу получить мои деньги

здесь?!

— Здесь неудобно… — бабка покосилась на Эвьет.

— По-твоему, моя племянница не знает, что я беру плату за работу? -

я посмотрел на старуху, как на законченную идиотку. Та лишь попятилась

из комнаты, явно ожидая, что я последую за ней, и снова повторила уже из

коридора:

— Пойдемте…

Я переглянулся с Эвьет; та уже сидела на постели, прикрывшись

одеялом, и сжимала здоровой рукой арбалет.

— Не нравится мне это, — констатировал я. — Пожалуй, лучше тебе и

впрямь одеться. И будь начеку.

— Ты тоже, Дольф.

Я серьезно кивнул и повесил на пояс меч, отметив про себя, что

старух, если что, раскидаю голыми руками, однако я до сих пор не видел,

кто еще живет в этом селе. На краткое время, пока Эвьет одевалась, я

замер у двери, прислушиваясь — снаружи все было тихо — а затем

решительно вышел в коридор.

Здесь никого не было. Дверь в бывший "лазарет" была приоткрыта. Я

направился туда.

Таз с кровью и окровавленное полотенце, о которое я вытирал руки и

инструменты, уже унесли, хотя кувшин с водой по-прежнему стоял на столе.

Но главное изменение, конечно, заключалось не в этом. В комнате,

дожидаясь меня, стояли хозяйка и высокая худая старуха со строгим лицом

из числа моих недавних пациенток (час назад я выпустил ей гной и

прочистил полость бывшего нарыва — надо отдать ей должное, во время этой

болезненной процедуры она даже не пикнула, только тяжело дышала). Эти

двое держали за обе руки еще одну обитательницу села, стоявшую между

ними. И то не была старуха.

Это была девушка, скорее даже девочка, года на два старше Эвьет -

однако рано развившаяся физически, что было хорошо заметно, ибо старое

короткое детское платье, которое явно было ей мало, туго обтягивало ее

фигуру. Платье было надето как-то криво, словно ее одевал посторонний.

Босые ноги с обломанными ногтями были перепачканы влажной землей. Но

самое тяжелое впечатление производило ее лицо. Нет, оно не было

уродливым — напротив, из тех, какие нравятся мужчинам, хотя я не считаю

такие лица красивыми: слишком губастое, и глаза — коровьи, с поволокой.

Но взгляд этих глаз был абсолютно пустым, а выражение лица -

бессмысленным. Казалось, что если пальцами закрыть ей один глаз или

раздвинуть губы, то не только не встретишь никакого сопротивления, но

все это так и останется в том же положении, когда уберешь руку. Право

же, лица некоторых трупов, какие мне доводилось анатомировать, выглядели

живее, чем это. Вместе с тем, это не было печатью, какую накладывает на

лица врожденное слабоумие — такие мне видеть тоже доводилось.

В первый миг я подумал, что мне привели еще одну пациентку, и

возмущенно открыл рот, чтобы заявить, что мы так не договаривались. Но,

опережая меня, заговорила хозяйка:

— Вот, добрый господин. Можете делать с ней все, что хотите, не

уродуйте только, — она с опаской покосилась на мой меч. — А как

закончите, меня покличьте.

— Что?!

— Ее вовсюда можно, — подобострастно добавила высокая старуха. — В

зад, так в зад, а хотите в рот, так и в рот. Вы не бойтесь, она не

укусит.

Говоря это, они выпустили руки девочки, и та, по-прежнему глядя

куда-то в пустоту, принялась деревянными движениями стаскивать через

голову платье.

— Вы с ума сошли! Эй, эй, не надо раздеваться! Стой! (Руки девочки

застыли в приподнятом положении, по-прежнему держась за ткань.) Что это

такое вообще?!

— Это Жаклина, — охотно пояснила высокая. — Ну да вам, небось, ее

имя неинтересное… Мы ее в подполе держим. А иначе нельзя, у

проезжей-то дороги, желающих много на дармовщинку, коли не прятать…

— Да вы, никак, брезгуете? — по-своему поняла выражение моего лица

хозяйка дома. — Вы не волнуйтесь, добрый господин, мы ее каждый раз