Юрий Нестеренко - Приговор

поместья — только сильно упрощена: вместо трех с половиной лет назад

события были отнесены к совсем недавнему времени (за многолетний срок

без исповеди и соблюдения церковных обрядов девочку замучили бы

епитимиями), Карл и иные сильные мира сего, естественно, не упоминались,

равно как и всё, связанное с местью, а пытки объяснялись охотой не за

порошком, а за банальным семейным золотом. — Но уж как ему все

подробности знать хотелось! Как во все детали лез! Про тебя все

расспрашивал — родной ли ты дядя, да по папе или по маме, да с какого

возраста я тебя знаю… я уже начала думать, что он донести хочет,

награду за нас получить. Ну и плела, конечно, такое, чтоб в тебе ученого

в жизни заподозрить было нельзя… что ты едва по складам читаешь и в

том же духе… а потом он такое спрашивать начал! — Эвьет скривилась от

отвращения и гнева. — Про нас с тобой… такие мерзости… я сперва и

понять не могла, о чем он! Тогда он стал уточнять, в таких, знаешь,

деталях — даже хуже, чем то, что солдаты делали с Женевьевой! Я поняла,

что это тоже из этой области, но — гораздо хуже! Не делала ли я тебе…

не просил ли ты меня… нет, я даже повторить это не могу! Меня чуть не

вырвало, когда я в первый раз про такое услышала, и даже сейчас комок к

горлу подступает! Я поверить не могла, что люди делают такое друг с

другом! А ему, ты представь, нравилось! Глазки поросячьи так и блестели,

когда он про это говорил! И все повторял, чтоб я призналась, что

утаивать грех грешно… В конце концов я не выдержала и сказала ему, что

он — больной ублюдок, раз ему в голову лезут такие мысли. Ну, тут и

началась борьба с моей гордыней…

— Надеюсь, он к тебе не притрагивался? — обеспокоенно спросил я.

— Пусть бы только попробовал! Я бы ему глотку его жирную

перегрызла! Но ему, по-моему, надо было только говорить про это. Ох,

Дольф… я так рада, что ты наконец вернулся и вытащил меня оттуда…

Она снова обняла меня. Я погладил ее по волосам.

— Эвьет… больше тебя никто никогда не обидит.

Она печально посмотрела на меня и вздохнула:

— Ты сам-то в это веришь?

— Я не верю. Я — знаю. А теперь поехали уже, наконец, отсюда.

— Это мой конь? (Я кивнул.) Вот черт… как же мне сесть в седло в

этой дурацкой юбке?

— Придется боком, вполоборота. Помочь?

— Сама справлюсь… — Эвьет вскарабкалась в седло, лицом в мою

сторону, затем повернулась, взяла поводья. — Так? Ну, поехали!

Мы поскакали по дороге на юг.

— Куда мы теперь? — спросила Эвелина. — Ну, после "Когтя"?

— Сначала сделаем некоторый крюк. Надо наведаться еще в один

монастырь. Не волнуйся, тебе внутрь заходить не придется, да тебя и не

пустят — он мужской. Монастырь святого Бенедикта. Я уже упоминал тебе о

нем. Это тот самый, куда я так и не съездил перед гибелью учителя… Я

собираюсь купить там книги. Надеюсь, там все тот же настоятель. А если

даже и нет — вряд ли новый любит деньги меньше, чем предыдущий, там вся

епархия такая во главе с епископом…

— А потом? Куда мы поедем с этими книгами?

— К морю, — я чуть помолчал и добавил: — Ты все еще хочешь

отправиться на Изумрудные острова?

— Ты же говорил, что это невозможно.

— Теперь возможно.

Она немного подумала, глядя на меня, затем негромко и серьезно

спросила:

— Навсегда?

— Навсегда. Прочь от всей этой мерзости.

— Но… как же мой замок?

— Забудь о нем. Теперь это просто груда камней. Тебя ждет мир более

прекрасный, чем любое из графств этой протухшей Империи.

— И разве я не должна продолжить род Хогерт-Кайдерштайнов? Когда не

остается сыновей, фамилия переходит по линии дочери…

— А тебе очень хочется? — усмехнулся я. — Выходить замуж и все, что

за этим следует?

— По правда говоря, абсолютно не хочется, — поморщилась она.

— Тогда с какой стати придуманные кем-то задолго до твоего рождения

условности, все эти имена и титулы, должны определять твою жизнь? Более

того — ломать ее? Человек никому ничего не должен. Кроме тех

обязательств, которые он добровольно и сознательно принял на себя сам.

Когда тебе говорят "делай", всегда надо спрашивать "зачем?" Когда

говорят "ты должен" — "где моя подпись под документом, подтверждающим

долг?" Причем подпись, поставленная по принуждению, не считается.

— А ведь ты прав, Дольф, — согласилась Эвьет, чуть подумав. -

Действительно, ведь это же так просто! Знаешь… я только сейчас

почувствовала себя по-настоящему свободной! Словно сбросила тяжесть,

которую тащила три с половиной года…

— Значит, мы плывем?

— Плывем!

И она — наверное, впервые за много месяцев — по-настоящему радостно

и беззаботно улыбнулась.

Прости меня, учитель.

Ты был мудр, но ты ошибался. И твой конец, увы, лишь подтверждает

твою ошибку. А ты сам учил меня, что истина важнее любого авторитета,

любого уважения.

Важнее клятв.

Я пока еще не знаю, как я объясню Эвьет, куда я ездил и откуда взял

деньги на морскую экспедицию. Как расскажу ей, что отдал самое страшное

оружие на свете в руки сына ее главного врага. Впрочем, Йорлинг ей

теперь не меньший враг, чем Лангедарг. И я думаю, что со временем она

поймет мой поступок.

На самом деле я сделал то, что я сделал, по двум причинам.

Во-первых, мне действительно были нужны деньги.

Но вторая причина еще более важна.

В действительности я не отдал Лоису победу. Он получил секрет, но у

него почти не осталось денег и слишком мало людей. Он не сможет быстро

развернуть производство порошка. К тому же он знает только, как делать

порошок, но не огнебои. И тут мастерам, которых он наймет, придется

потрудиться, прежде чем они разработают надежный спусковой механизм и

определят оптимальные соотношения диаметра, толщины и длины ствола.

Впрочем, возможно, на помощь тут придет не талант мастеров-оружейников,

а старые добрые подкуп и шантаж, и людям Лоиса удастся раздобыть огнебои

у йорлингистов. Так или иначе, пусть позже, чем ему бы хотелось, но в

итоге у Лангедарга будет и порошок, и оружие, которое его использует.

Однако и Ришард не теряет времени даром. Еще в Норенштайне я

понимал, что за моими действиями тщательно следят. И видел среди рабочих

людей, не слишком походивших на грубых мужиков, сызмальства привычных к

физическому труду. Одного я в буквальном смысле поймал за руку,

поблагодарив за хорошую работу (хотя на самом деле благодарить следовало

его товарищей). Рука была загрубевшей, но не от кирки или молота. Мне

ли, проведшему в химической лаборатории столько времени, не знать, как

выглядят ожоги от кислот?

И сейчас ученые Йорлинга, несомненно, работают еще активнее. Я